Колин Гувер - Возвращение к любви
Зрители начинают аплодировать. Я кошусь на Кирстен и мальчиков: они в оцепенении смотрят на сцену.
– Твою ж мать! – потрясенно восклицает Кирстен. – Это просто обалденно! Невероятно!
– Уилл, почему ты нас раньше сюда не водил? Это так круто! – поддерживает ее Колдер.
Не ожидал, что им так понравится. Остаток вечера они тихо сидят и внимательно слушают выступающих. Кирстен что-то строчит в тетрадке. Не знаю, что именно, но она явно увлечена своим занятием. «Надо как-нибудь дать ей почитать мои старые стихи», – думаю я.
– Следующим выступит Уилл Купер! – объявляет ведущий, и все с удивлением смотрят на меня.
– Ты будешь выступать? – спрашивает Лейк.
– Ага, – с улыбкой киваю я и иду к сцене.
Раньше я всегда нервничал перед выступлением. Какая-то часть меня, наверное, до сих пор испытывает волнение, но теперь это скорее напоминает выброс адреналина. Впервые я пришел сюда с отцом. Он всегда интересовался искусством: музыкой, поэзией, живописью, литературой – всем, чем только можно. Когда мне было пятнадцать, я впервые увидел его на сцене, и с тех пор слэмы стали моей страстью. Как же все-таки обидно, что Колдер не успел узнать его с этой стороны! Я сохранил все папины рукописи, какие смог найти, и даже пару старых картин. Когда-нибудь я отдам это все Колдеру. Но только когда он станет постарше и сможет оценить такой подарок.
Запрыгнув на сцену, я подхожу к микрофону и регулирую высоту стойки. Кроме Лейк, никто из присутствующих не поймет, о чем идет речь в моем стихотворении, – оно предназначено только для нее.
– Я прочту вам стихотворение под названием «Точка возврата»… – начинаю я.
Софиты слепят глаза. Я не вижу Лейк, но уверен, что она улыбается. Я не спешу. Хочется читать медленно, чтобы она хорошо расслышала каждое слово.
Двадцать два часа до начала нашей войны.
Схватки конечностей,
и губ,
и ладоней…
Точка возврата
перестанет существовать,
когда обе стороны наконец
выкинут белый флаг.
О, сколько раз я терпел поражение…
Или это ты столько раз побеждала?
Уже пятьдесят девять недель мы играем в эту игру,
и, по-моему,
пока что счет
ноль —
ноль.
Двадцать два часа до начала нашей войны.
Схватки конечностей,
и губ,
и ладоней…
Неужели можно не останавливаться
в точке возврата?
С неба душевыми потоками
прольется вода,
А потом разорвутся бомбы и раздастся пушечный
залп. И тогда мы с тобой упадем на землю.
До начала битвы, до начала войны…
Хочу, чтобы ты знала:
я мог бы ждать тебя еще пятьдесят девять недель.
Сколько угодно, лишь бы дать тебе выиграть.
Я готов останавливаться в точке
возврата
снова, и снова,
и снова.
Я отхожу от микрофона и спускаюсь со сцены, но не успеваю дойти и до середины зала, как Лейк бросается мне на шею, целует меня и шепчет:
– Спасибо.
Мы возвращаемся за столик.
– Предупреждать надо, Уилл! – закатывает глаза Колдер. – Мы могли бы спрятаться в туалете, если что!
– А по-моему, было очень здорово! – возражает Кирстен.
Уже девять часов, скоро начнется второй раунд.
– Поехали, ребята, вам же завтра в школу, – говорю я, и они с недовольными стонами начинают собираться.
* * *Мы возвращаемся, и дети сразу идут по домам, а мы с Лейк еще долго обнимаемся во дворе. С каждым днем мне становится все сложнее расставаться с ней по вечерам и засыпать, зная, что она всего в нескольких десятках метров от меня. Каждую ночь мне приходится прикладывать титанические усилия, чтобы не написать ей и не позвать ее к себе в постель. Мы сдержали данное Джулии слово, поэтому мне кажется, что после завтрашней ночи нас уже ничто не остановит… Ну разве что наши попытки являть собой пример для подражания Келу и Колдеру, но это вопрос решаемый…
Мои руки скользят ей под рубашку. Лейк дергается и пытается увернуться:
– Перестань! У тебя руки холодные! – смеется она.
– Знаю, – киваю я и обнимаю ее еще крепче. – Поэтому стой спокойно, чтобы я мог их немножко согреть.
Я глажу ее под рубашкой, стараясь не поддаваться грезам о завтрашней ночи. Это практически невозможно, поэтому я убираю руки и просто обнимаю ее.
– Какую новость ты хочешь услышать первой? Плохую или хорошую? – спрашиваю я.
– Куда ты хочешь, чтобы я тебе двинула: по лицу или по яйцам? – задиристо отвечает она вопросом на вопрос.
– Бабушка с дедушкой волнуются, что мальчикам у них будет скучно, – смеясь, начинаю я, на всякий случай готовясь прикрыть рукой потенциальную мишень, – поэтому просят оставить их у меня дома. А вот и хорошая новость: мы не можем остаться у тебя, поэтому я забронировал номер в отеле в Детройте на две ночи.
– Ну и где тут плохая новость? Только зря напугал!
– Просто я подумал, что тебе не очень хочется встречаться с моей бабушкой, – знаю, как ты к ней относишься…
– Перестань, Уилл! – хмурится Лейк. – Ты прекрасно понимаешь, что дело совсем не в том, как я к ней отношусь. Это она меня терпеть не может!
– Вот и неправда! Просто она за меня волнуется, – заверяю ее я и целую за ухом.
– Кстати, это ты виноват, что я ей не нравлюсь.
Я пораженно отстраняюсь:
– Это чем же?
– Помнишь твой выпускной? Помнишь, что ты сказал, когда мы с ней познакомились?
Если честно, не помню. Вообще понятия не имею, о чем она. Ни малейшего.
– Уилл, мы же оторваться друг от друга не могли. Когда после вручения дипломов мы пошли в ресторан, ты и слова за весь вечер не произнес, потому что мы все время целовались. Твоей бабушке это совершенно не понравилось! А когда она спросила, как давно мы с тобой встречаемся, ты ответил: восемнадцать часов! И как ты думаешь, кем она должна меня считать после этого?
Да-да, припоминаю… Ужин тогда удался на славу. Я так радовался, что больше не надо скрывать наши отношения, что и правда не отпускал от себя Лейк ни на секунду…
– Но это же правда… Официально мы с тобой встречались ровно восемнадцать часов.
