Гарольд Карлтон - Жертва
К счастью для нее, отец-настоятель немного говорил по-английски и не собирался отказывать в необычном здесь посещении красивой элегантной женщине. Это был шестидесятилетний человек с курчавыми седыми волосами и по-детски круглыми карими глазами. Лицо его было аскетичным — ничего чувственного, — что напомнило ей отца Кармелло. Коричневая ряса.
Ома почувствовала, что ей следовало признать, что она здесь по делам духовным, и кляла себя за красный костюм от Шанель. Ей следовало бы выглядеть попроще, но как она могла догадаться, что ее путешествие закончится в монастыре?
Выслушав ее, отец-настоятель сказал: — Сантьяго может прийти только по собственному изволению. Я не могу его заставлять встречаться с кем-либо, если он сам этого не хочет. Я спрошу его. А вы, пожалуйста, подождите тут.
Она осталась в неуютной комнате, воздух в которой был холоднее и сырее, чем на улице. Ей хотелось курить, но она знала, что здесь это невозможно. Ее пересохшие губы незамедлительно нужно было бы подкрасить, но она не могла пошевелиться и достать помаду. Почему он так долго не идет? И возможно ли, чтобы он отказался увидеться с нею? Будет ли он тоже одет в рясу, как священник, с которым она только что разговаривала? Она же не сможет удержаться от смеха, если он явится в рясе! Упрятать себя в такое глухое место, подумала она, это же значит наложить на себя страшную епитимью. Или получить неизлечимую рану. Потом, когда в дверном проеме появился Санти, она уже знала, что эту рану нанесла ему она.
Он остановился, и их взгляды встретились, и как будто не было того времени, что прошло после их расставания в аэропорту Кеннеди. Он немного похудел, а сияние в его глазах погасло. Но когда она поймала его ответный взгляд, она увидела, как вспыхнули его карие глаза, увидела блеснувшую в них искру, от которой глаза могли бы засветиться снова. Кожа его стала бледнее, он носил джинсы и синий широкий свитер, умудряясь сохранять даже в этом скучном одеянии элегантность.
Она пошевелила губами, чувствуя, что не может сдержать слезы.
— Санти, Соня умерла! — разрыдалась она, бросаясь к нему, желая, чтобы он заключил ее в объятия. Но он отвел ее руки, с бесстрастным лицом придержал ее за локти.
— Это ужасно! Что случилось?
— Ее убили! — плакала Марчелла. — В Лондоне. Кто-то растерзал ее! Ах, Санти, я…
Она заливалась слезами, и он протянул ей большой белый носовой платок, все еще придерживая ее твердой рукой, словно ожидая, когда она сумеет совладать с собой.
— Так ты поэтому сюда приехала? — мягко осведомился он. — Чтобы рассказать мне об этом?
— Нет. — Она порылась в своей сумочке и вытащила пачку писем, раскладывая их на темном деревянном столе. — Мои письма не были отправлены к тебе, — плакала она. — Я написала тебе больше двадцати писем, чтобы рассказать тебе… — Она замолчала. Слишком неуместно было добавлять «как сильно я тебя люблю» в этом строгом и чинном месте. Она показала ему его письмо. — А твое письмо я смогла прочитать лишь вчера! — сказала она.
— Почему же?
— Марк спрятал их все! — пояснила она. — Ты думал, что я не ответила, а я думала, что ты не писал мне, и все это время… — Голос ее пресекся, и она замолчала, потому что он не вел себя в соответствии с придуманным ею сценарием. В этом месте, когда Санти услышал о спрятанных Марком письмах, он должен был заключить ее в объятия и сказать: «Итак, мы должны начать с того момента, где мы остановились, любимая!» Но сейчас, в действительности, Санти произнес:
— И что это меняет, эти несколько писем? Просто судьба распорядилась так, что у этой любви не было будущего, вот и все.
— Что ты говоришь — несколько писем? — закричала она, хватая голубые конверты и размахивая ими. — Взгляни на них! Ты должен прочесть их! Мы прочтем их вместе! Потому что и сейчас я могу подписаться под каждым написанным здесь словом!
Он покачал головой:
— Я не могу пройти через это снова, Марчелла. Теперь я достаточно сильный, чтобы смириться.
— Сильный? — расхохоталась она, звуки застревали у нее в горле. — Спрятался в этом Богом забытом месте? И будешь меня уверять, что ты во все это веришь?
Он улыбнулся уголками губ.
— Теперь я совсем ни во что не верю, — сказал он.
— Даже в нашу вечную любовь, любовь навеки? — закричала она. — Ты все забыл?
Он покачал головой:
— Дело в том, что это я как раз не могу забыть. Но приходится жить, а здесь можно отлично поддерживать жизнь. С бедняками, с цыганятами, с юными наркоманами, со стариками. Это полезная работа, ради этого стоит жить. И наверное, я более благочестивый, чем сам думаю, потому что мне позволено остаться. Я нахожу, что это успокаивает.
— Но ведь это не жизнь, Санти! — закричала она. — Это бегство от жизни. И ты здесь не потому, что тебе самому так захотелось. Ты здесь из-за меня!
Он вскинул глаза и тихо произнес: «Да», и в его глазах она увидела неприкрытую любовь. Она скользнула взглядом по его смуглой тонкой руке и коснулась ее, взяла в свои руки, ощущая его тепло, трогая длинные пальцы.
— Пожалуйста, прочти мои письма, — умоляла она. — Я натворила ужасные ошибки с моими детьми, но я и наказана. Ведь ты же полюбишь меня снова?
Он мягко высвободил свою руку.
— Я никогда не переставал любить тебя, — низким голосом произнес он. И взглянул ей в глаза так, как прежний Санти. — Какой ужас с Соней! Это ужасно! Я буду за нее молиться…
— Но ведь ты же ни во что не веришь! — заплакала она.
Он кивнул.
— Но в молитве главное утверждение, — сказал он. — Мысли, направленные против всего зла мира.
— Но мы же созданы друг для друга, Санти, — рыдала она. — Разве это место для тебя? Ведь ты принадлежишь мне. Поедем вместе в Дею. Сейчас! Я была в твоем доме утром и виделась с доброй старушкой…
Санти посмотрел на нее таким нежным жалеющим взглядом, что она, забыв о своем достоинстве, бросилась целовать его, покрывать его лицо поцелуями.
— Я жил в Дее долгие месяцы, прежде чем прийти сюда, — сказал он. — Ты меня не услышала, и что-то умерло во мне. Все стало мне отвратительно. И только так я мог внести в свою жизнь какой-то смысл. Может быть, я потерял ту мою часть, которая любила тебя?
Она слушала, а слезы бежали по ее лицу. Как жутко это было — стоять так близко и все же не в его объятиях.
Она не могла прервать беседу, промокая платком свое мокрое лицо. Пока они вот так стояли и говорили, все еще можно было поправить, еще можно было спасти.
— Я никогда не была счастлива без тебя, — сказала она. — Я попыталась перенести мою любовь в мои книги. Я пыталась заниматься сексом с мужчинами, даже имен которых не знала! Я наделала много отвратительных, низких…
