Джудит Крэнц - Школа обольщения
— Как я могла рассказывать то, о чем не знала? Я имею в виду твою мать и шестерых сестер. Они, по-моему, все поняли, как только меня увидели.
— Ох, глупенькая милая Вэл, тебе это только кажется. Они считают, что я неотразим для всех женщин.
— Что верно, то верно, мореход, ты неотразим.
* * *Билли провела в гардеробной весь день, задумчиво прохаживаясь, отгоняя лезшие в голову мысли и неутомимо просматривая разнообразные костюмы рассеянным, но все замечающим взглядом. В своих скитаниях по гардеробной она проверила даже шестьдесят пустых сумочек и набрала двадцать три доллара двадцать центов разменной монетой. Она чувствовала себя слишком ранимой, чтобы покинуть убежище, словно сменила кожу, но внезапно, вздрогнув, поняла, что Вито, наверное, уже дома и одевается для вечера, а она все еще прячется. Она давно сняла платье от Мэри Макфадден, чтобы не помять его, и надела любимый старый домашний халат славных времен из темно-шафранового шелкового бархата на подкладке из ярко-розовой тафты с ярко-розовыми манжетами. Наконец сообразив, который час, она отперла дверь и прошла в ванную. Она словно попала в цветущий сад, наполненный запахом земли и ароматами нарциссов, гиацинтов и фиалок в горшках, стоящих по периметру ванной, перемежаясь десятками розовых кустов, доставленных сюда из парников главным садовником. Их ветки были покрыты бутонами. Через две недели, рассеянно подумала она, кусты будут в полном цвету. Она позвонила горничной и прошла в спальню, ища Вито. Его не было ни в его гардеробной, ни в огромной, отделанной зелено-белым мрамором ванной, ни в сауне. Наконец она нашла его в гостиной, выходящей в их покои, внутренней комнате, обтянутой присборенной тканью богатых коричневых и желтых тонов, на которую бросали черно-золотые отблески старинная корейская ширма и японские кашпо семнадцатого века. В них росли восемь дюжин полураспустившихся танжерских тюльпанов. Он вышел из гостиной в буфетную, чтобы достать из холодильника, где хранилось белое вино, шампанское, икра и печеночный пашет, бутылку «Шато Силверадо». Похоже было, что он собирается поднять тост за себя самого. С тяжелого серебряного подноса на черном лакированном португальском столике Билли взяла второй бокал и протянула ему, лицо ее было безмятежно, а глаза пытались скрыть какое-то сильное чувство.
— О, дорогой, я так рада, что ты дома! Я опаздываю, но поспешу. Как прошел обед с этим мелочным занудой?
— Чертовски паршиво, — ответил Вито, — если говорить на том же языке, что и вы, богатые девчонки. Не стоит так переживать из-за этого буйволиного навоза. Мои бухгалтеры получили последние данные по «Зеркалам», и, оказывается, когда он пытался отобрать фильм, мы якобы превысили бюджет на пятьдесят тысяч долларов. Не верится?
— Я-то поверю, но все равно он мелочный зануда. Кто платил за обед?
— Он настоял. Я взял его за жабры, и он не мог отказаться.
«Обед обошелся ему всего в сорок долларов плюс полтора миллиона», — подумал Вито.
Вернувшись домой, он решил до завтра, пока не останется позади вручение наград, не рассказывать Билли об их пари с Арви. На эту ночь ей хватит его триумфа, ей не следует знать, что с его новой постановкой уже все решено, кроме визга бедного Арви. И, кто знает, возможно, Рэдфорд и Николсон действительно заинтересуются, ведь это книга года, а может, и десятилетия.
— Что ж, большего от него ожидать нельзя, — сказала Билли. Ее мысли были заняты чем-то, о чем Вито не знал, но настроение ее давно не было таким приподнятым.
— Могу ли я спросить, почему ты светишься, как новогодняя елка? — поинтересовался Вито.
— Боже мой, Вито, это великий день. Когда мне еще радоваться? В святки, в День взятия Бастилии, в день рождения Фиделя Кастро, в день, когда Эми Картер окончила восьмой класс? — Она вихрем носилась вокруг, халат ее развевался. Она выпила вино и, осушив бокал из бесценного старинного хрусталя, бросила его в камин. Он сверкнул тысячами осколков. — Наверное, во мне есть примесь казацкой крови, — сказала она, очень довольная собой.
— Скорее, примесь крови скаковой лошади. У тебя ровно пятнадцать минут на то, чтобы одеться и сесть в машину. — Он слегка шлепнул ее и, ошарашенный, увидел, как она, послав ему воздушный поцелуй, выскочила из комнаты. Сегодня в Билли что-то изменилось, и не только потому, что на ней нет сережек. В ней появилось могущество, ощущение тайной победы. Ее облик соответствовал его чувствам.
* * *В Академии киноискусства в конце концов поняли, что, за исключением нескольких минут, которых страстно ждут, церемония вручения наград мало чем может развлечь публику. Сотни миллионов зрителей хотели видеть не пышность и роскошь церемонии, а знаменитые лица в минуты, когда обычный человек может им сопереживать, минуты напряженного ожидания, надежд, боли, затаенного разочарования, волнения, блефа и взрыва радости.
Служащие Академии разрешили съемочной команде Мэгги, вооруженной микрофонами и телекамерами, одетой, как полагается, в вечерние костюмы, расположиться в зрительном зале «Дороти Чэндлер Павильона». Это дало большие преимущества: вместо коротких мгновений показа звезд, сидящих в зрительном зале, да еще — наплывом — мигающих глаз знаменитостей крупным планом, которые к тому же обычно исчезали с экрана прежде, чем зрители успеют как следует их разглядеть, в этом году публику попотчуют обилием затяжных крупных планов и обрывков разговоров, подслушанных в минуты, когда зрители не замирают в ожидании. Помощники Мэгги так хорошо смешались с толпой, что скоро их совсем перестали замечать, и претенденты на «Оскара», сидевшие на удобных местах поближе к сцене, почти забыли, что их показывают в прямом эфире.
Билли и Вито направились к своим местам только после того, как Мэгги закончила брать интервью у прибывающих звезд, но им удалось успеть к началу церемонии. Мэгги ушла за кулисы. Она уже переговорила в костюмерных с артистами, представляющими победителей. Все от страха были так возбуждены, что обрушили на нее целые водопады слов. Теперь Мэгги с режиссером вернулась в контрольную рубку, чтобы освещать ход вручения наград. Мэгги разработала план, основанный на единственном указании, которое она дала своему войску.
— Если Слай Сталлоне почесывает зад, пока парень, которому вручают «Оскара» за лучшие звуковые эффекты, тащится по проходу, держите в кадре Слая до той поры, пока сукиному сыну не вручат статуэтку, и только потом переключайтесь на счастливчика.
— Мэгги, а как насчет его речи при получении награды? — спросил ассистент режиссера.
— Схватите на двадцать пять секунд — нет, лучше двадцать — и вернитесь к тому, что происходит в зале.
