Салли Боумен - Любовь красного цвета
– Допоздна.
Марков выглядел заинтересованным и вместе с тем слегка задетым. Он снял темные очки и посмотрел на Линдсей своим беличьим взглядом.
– Просто ты не стараешься, Линди. Ты должна быть более откровенной. Действуй, иначе потом всю жизнь будешь кусать себе локти. Проглоти свою гордость, дорогая. Наступи на горло своим принципам. Прыгни туда, куда боятся совать нос ангелы.
Линдсей задумалась.
– Каким образом?
На лице Маркова появилось задумчивое выражение. Он заметил, что никогда в своей жизни не ел большей гадости, чем эта маринованная рыба. Затем – заказал еще вина, кофе и закурил.
– Общие интересы – вот выход! Скажи ему, что ты хочешь научиться лазить по горам. Купи какие-нибудь идиотские альпинистские ботинки, теплую куртку на меху. Поползай с ним по скалам, птичка, вцепись словно невзначай в его руку, понеси его рюкзак…
– Ты что, совсем охренел, Марков? В этой куртке я буду похожа на чучело, а после первых же шагов по горе у меня начнется морская болезнь.
– Ладно, ладно, давай придумаем что-нибудь еще. Церкви! Ты говорила, ему нравятся церкви?
– Я сказала, что ему нравится одна церковь, Марков. Та, что стоит через дорогу от его дома.
– Не усложняй. Нравится одна, значит, нравятся все. Я уже чувствую, что из этого может что-то получиться. Представь себе, Линди: вы едете на выходные за город. В какое-нибудь место вроде Норфолка. Я там был, я знаю. В Норфолке навалом церквей. Ты, конечно, подготовишься прежде, чем ехать, почитаешь какие-нибудь книжки. А потом – будете говорить: о всяких там колоннах, пилястрах, межалтарных перегородках. Ты будешь делать умные замечания, блистать эрудицией…
– Межалтарные перегородки? Терпеть не могу всей этой дребедени. Налей-ка мне еще вина.
– Хорошо, давай придумаем что-нибудь попроще. Как насчет ночного клуба?
– Он их ненавидит. Я, кстати, тоже.
– Книги! – внезапно завопил Марков. – Вот, что нам надо! Ты говорила, что он только и делает, что читает: Толстого, Апдайка, Пруста. Это же так просто, дорогая, как же я раньше не сообразил! Может, почитаешь ему стихи? Одолжишь какую-нибудь книгу? Ты можешь сказать: «Слушай, Роуленд, могу я одолжить у тебя Толстого? А может, пойдем сегодня поужинаем и обсудим «Анну Каренину» и «Войну и мир»?» Учитель обязательно станет любовником. Мужчины от этого млеют, Линди. Это – беспроигрышный вариант.
– На прошлой неделе, – заговорила Линдсей с достоинством, но дрожащим голосом, – я одолжила у него роман. Книга лежала у него на столе, и я знала, что он читает ее, но подумала, что… В общем, я одолжила ее. Я вернула ему книгу через два дня, а книга была очень толстой, Марков. Я думала, на него произведет впечатление та скорость, с которой я ее прочитала. Возвращая ему книгу, я даже произнесла целую речь – умную, проникновенную. Я проявила глубокое проникновение в сюжет и характеры, я настолько сопереживала им, что едва не разрыдалась. А он…
– Что за книга?
– Неважно. Французская. А он, пока я говорила, трижды звонил по телефону и отправил четыре факса.
– Во время твоей речи? Не может быть!
– Вот именно, во время моей проникновенной речи. На мне, помимо всего прочего, было новое платье, накануне я сделала прическу. И еще… похудела.
– И – ничего?
– О, он был очень добр. Даже послушал немножко. – Линдсей вздохнула с потерянным видом. – От этой его доброты больнее всего. Я же вижу, что он хорошо ко мне относится, но не испытывает ко мне ни малейшего интереса. А я сама… Я не сплю по ночам и думаю о нем, я снова и снова перебираю в уме то, что он мне говорил, лелея надежду, что это может явиться признаком его интереса ко мне. Я все время пытаюсь что-нибудь придумать. Жалкое зрелище, Марков! Он говорит: «Доброе утро, Линдсей», – а я тут же судорожно начинаю искать в этих словах какой-то скрытый смысл.
– О, черт!
Марков вновь надел черные очки. Он смотрел на миниатюрную фигурку Линдсей, в которой угадывалось напряжение, ее коротко остриженные вьющиеся волосы, бледное треугольное лицо, с которого смотрели широко открытые глаза, и видел, что она готова расплакаться. А может, рассмеяться. Разве тут угадаешь!
– Когда я встречаю его, то чувствую себя так, будто наступает весна. Если я его не вижу, значит, день пропал. Я хожу на все скучные совещания – только ради того, чтобы лишние три минуты побыть в его кабинете. Мне так стыдно, Марков! Я знаю, что веду себя как последняя дура. Женщина в моем возрасте не должна гоняться за таким мужчиной, как он. Но меня не отпускает чувство, словно его куда-то заперли, а я могу помочь ему, могу дать ему ключ от этой клетки. Но чем больше усилий я прилагаю, тем хуже все становится. Я вижу, что он несчастлив, а мне бы так хотелось, чтобы было иначе! О, черт, я, по-моему, сейчас расплачусь! Извини меня. Понимаешь, все дело в том… Я действительно плачу… На самом деле это совсем не смешно. И одновременно – смешно. Дьявольщина! Ну вот, теперь и тушь с ресниц потекла. Наверное, я слишком много выпила.
Марков ждал. Он положил ладонь на руку женщины и производил какие-то непонятные звуки, предназначенные, видимо, для того, чтобы утешить ее. Через некоторое время она успокоилась. Слезы остановились.
– Ну, ладно, – сказал Марков, – я все понял. Хватит киснуть. Если это так серьезно, нужно начинать действовать. Объявляю полную боевую готовность! Всеобщую мобилизацию! Мы используем бомбардировщик «Стэллс», Линди. Мы пролетим, незамеченные его проклятой радарной системой. Потому что ни в коем случае – ты слышишь меня, Линди, дорогая? – ни под каким видом и никоим образом Макгуайру от нас не улизнуть!
– Бомбардировщики «Стэллс»? – Линдсей фыркнула. – Марков, ты можешь сбросить на него хоть атомную бомбу, толку все равно не будет.
– Неужели? – хитро глянул на нее Марков. – Если действуешь ты одна, толку, возможно, и впрямь будет мало. Но теперь в бой вступаю я! Ему придется иметь дело с бойцом одной с ним весовой категории. Поверь мне, Линди, у меня есть план. Я еще никогда не знал поражений, особенно когда речь шла о мужчинах с таким характером, как у него.
– Ты не знаешь его характера. И теперь мне начинает казаться, что я тоже его не знаю. Этот человек – загадка, Марков.
– Чушь! Все женщины думают так про мужчин, в которых влюблены. После всего, что ты рассказала мне о Роуленде, я знаю этого парня, как собственного брата. Я знаю его снаружи и изнутри, словно я сам создал его. И у этого мужчины есть свое слабое место, своя ахиллесова пята.
– Правда?
Жизнь ничему не научила Линдсей. Она была обречена быть вечным оптимистом. Увидев на лице Маркова выражение непоколебимой уверенности, она отпила из бокала, и в душе ее снова забрезжила надежда.
