Джудит Крэнц - Пока мы не встретимся вновь
— Гм…
— Точнее сказать, я был шахматистом… в студенческие годы. Однако могу сразиться в пинг-понг.
— Где ты был во время войны?
— В медицинском корпусе. За границу не выезжал.
— Так что же ты делаешь в свободное время?
— В Брентвуде у меня есть дом, и я стараюсь бывать там, когда есть возможность. Немного читаю, слушаю музыку, иногда в выходные уезжаю отсюда и брожу по пляжу, встречаюсь с некоторыми старыми друзьями, хожу в рестораны, в кино, но в основном я работаю.
— Как-то грустно это звучит.
— В сравнении с тем, что я слышал о твоей жизни, моя — совершенно лишена приключений, это однообразная жизнь, хотя медицина никогда не бывает скучной, а я главным образом занимаюсь ею.
— Каждый день спасаешь больных?
— Не обязательно, но случается и такое. Что я могу еще сказать?
— Ты все уже сказал. Я умираю от голода. — Фредди слегка позаботилась сегодня о своей внешности, зная, что в широкой, цвета сухой листвы, юбке с высоким корсажем и скромной белой льняной блузке, которую перед отъездом оставила в ее шкафу Ева, она выглядит совсем неплохо.
— Мне хочется заказать омара на пару. Попросить для тебя меню?
— Мне тоже омара, пожалуйста, — сказала Фредди, удовлетворенная собой. Доктора всегда все о тебе знают, а ты никогда ничего о них не знаешь, поэтому находишься в невыгодном положении. В конце концов, подумала Фредди, теперь ей известно о Дэвиде Вейце чуть больше. Взять, к примеру, такие важные свойства, как доброта, терпение, почти сверхъестественная чуткость к больным и страстная увлеченность работой. Теперь она могла представить себе его в тени деревьев в уютном брентвудском доме с книгой или гуляющим босиком по пляжу у кромки воды с закатанными брюками. Конечно же, в очках, чтобы не заблудиться или не споткнуться.
Когда принесли омаров, Фредди и Дэвид придвинулись к столу и закрыли грудь большими салфетками, которые всегда подавались вместе с омарами, даже без просьбы посетителя. Теперь все их внимание сосредоточилось на омарах — огромных, с двумя клешнями. Этих омаров, отметила Фредди, могли доставить сюда самолеты фирмы «Орлы».
Не чувствуя себя вполне раскованно со своим спутником, не заказывайте омаров, ибо изящно вы сможете разделаться только с доступными кусочками, не прикасаясь к клешням, где таится самое восхитительное мясо. Сегодня впервые за целый год Фредди ела омара. Она погрузилась в это занятие, ловко орудуя специальными щипчиками, длинной тонкой острой вилкой и даже пальцами и зубами. Дважды она попросила топленого масла и после долгого молчания сказала только одно: «Подай мне, пожалуйста, лимон».
Покончив с омарами, Фредди с выражением полного удовлетворения стала приводить себя в порядок, воспользовавшись свежей салфеткой и широкой чашей, заполненной теплой водой, в которой плавали дольки лимона. Вымыв лицо и руки, она сняла салфетку; щеки ее сияли как у только что вымытого младенца.
— Тебе ватрушку или мороженое? — спросила Фредди.
— И то и другое, — ответил Дэвид и, наклонившись, поцеловал ее в губы. Фредди задохнулась от изумления. — Мне нравятся девушки, умеющие наслаждаться омаром, — объяснил он.
— Так нравятся, что ты целуешь их?
— Конечно. — Дэвид снова поцеловал Фредди. Его очки ударили ее по носу. — Извини, пожалуйста, — сказал он.
— Сними очки, — попросила Фредди.
— Тогда я не смогу видеть тебя.
— Ты и так знаешь, как я выгляжу.
— Иначе, чем сейчас, когда ты счастлива. Ты ведь счастлива, правда, Фредди?
— Да, — помедлив, ответила она.
— Но не вполне?
— Нет… не вполне… — сказала Фредди. Она старалась честно оценить свои чувства, которых не понимала, не могла понять и не хотела думать об этом. — С этим, наверное, ничего нельзя поделать, я думаю… что я… несколько угнетена… целым рядом причин… это сложно… вероятно, это пройдет само собой. Полагаю, это вопрос времени. Дэвид, дело в том, что я счастлива именно в данный момент. И была счастлива с той минуты, как мы вошли сюда, и это ощущение я буду помнить долгое время. Другое дело… моя беда, но это не твоя проблема.
— Нет, моя.
— Почему? Ты говорил, что я готова к возвращению домой. Ты вытолкнул меня из гнезда. После того как я успешно атаковала омара, наверное, нельзя сказать, что я слишком слаба для решения других проблем. Мне еще нужна помощь врача?
— Практически — нет. Но я хочу продолжать заботиться о тебе.
— Как? — озадаченно спросила Фредди.
— Я хочу… хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Не говори «нет». Вообще ничего не говори! Не говори, что я не понимаю, о чем прошу. Не говори, что глупо просить руки девушки после одного свидания и двух поцелуев. Ты вправе это сказать, ведь все произошло именно так. Знаешь, никогда раньше я не поступал импульсивно. Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. Я также понимаю, что слишком тороплю тебя, хотя и не должен этого делать, но ничего не могу изменить. Я хочу, чтобы ты знала, что я чувствую и всегда буду чувствовать, но я не тороплю тебя, просто скажи мне о своем решении… когда обдумаешь. Все, больше ни слова.
— Великодушно, — тихо заметила Фредди. — О чем же мы будем говорить на следующем свидании?
24
Ньюйоркцы всегда очень гордились красотой своего города, и Бруно охотно соглашался с ними. Был ли Манхэттен более культурным и интеллектуальным, чем Лондон, более богатым и величественным, чем Рим, более драматичным или даже более романтическим, чем Париж? Да, все именно так! Какие бы достоинства города ни выставлялись, он легко и даже почти искренне соглашался с этим. Так размышлял Бруно де Лансель, мчась в такси на обед, который устраивал Джон Аллен как-то вечером в начале октября 1951 года.
Мари де Ларошфуко вернулась после летних каникул, проведенных ею в долине Луары, свободная и не связанная никакими обязательствами, как и в июле, когда Бруно провожал ее в Иль-де-Франс. После возвращения Мари Бруно старался проводить с ней каждый выходной день. Правда, она отказывалась от всего, кроме вечерних экскурсий и посещения маленьких ресторанчиков. Мари упомянула, что ее семья очень разочарована тем, что непредвиденные дела помешали ему приехать летом во Францию.
— Мама сказала, что очень хотела бы познакомиться с вами после того, что я рассказывала, а мои братья надеялись поиграть с вами в теннис… в общем, нам вас не хватало, Бруно. Не огорчайте нас опять, — мягко и полунасмешливо сказала Мари, бросив на него быстрый застенчивый взгляд, и Бруно, который был склонен улавливать поощрение в каждом ее теплом слове, придал этому особое значение.
