Ведрана Рудан - Негры во Флоренции
Мне хочется обо всем рассказать как можно более внятно, чтобы мой сын не пиздел, когда будет все это слушать, да он это слушать не будет, я брошу кассету в печку, я уже говорила, пленка скукожится и растает в огне. Огонь горит в печи, Петар Крешимир царапает когтями раковину, пытается вытащить из кастрюли квашеную капусту, дочь спит сном беременной женщины, которая не знает, что она беременна. Петар Крешимир любит квашеную капусту, а собака Кеси любит фундук. Я ужас как люблю Кеси. Ей тринадцать лет, когда сидишь за столом, она ставит тебе передние лапы на колени, смотрит на тебя старыми глазами, и тогда ты вынимаешь из мисочки орех, Кеси берет его в зубы, в углу комнаты извлекает ядро ореха из скорлупы, съедает и опять подходит и ставит лапы тебе на колени, смотрит старыми глазами, брови у нее совсем седые и усы тоже. Чья она, Кеси? А разве это важно?
«Мама, — сказал сын, — я вернулся, я не могу больше без хорватского заката». Я эти слова просто пропустила мимо ушей, я понимаю только внятные фразы. Есть люди, которые любят закат, они не виноваты, что гораздо больше принято говорить о восходе солнца, а не о заходе, поэтому нормальными считаются не они, а те, кто любит яркую утреннюю зарю. Но я толерантна, люди бывают разные. Немного странно, что человек, который не любит двух своих желтых китаянок, любит закаты. Ведь закат тоже желтого цвета. Понимаю, я не остроумна. Шеф у моего сына свинья, из зарплаты вычитают, если опоздаешь даже на одну минуту, когда ему приходится работать целый день с утра до ночи, сверхурочные не платят, но он молчит. Молодые ребята, которые по четырнадцать часов в день пялятся в экран, не выходят на площади в день Международной солидарности трудящихся Первое мая. Они смотрят на своих отцов, они видят, что может принести человеку победа. В перспективе никакое ошеломляющее завтра не светит. Доброе утро, компьютер, добрый день, пицца, спокойной ночи, жена, кровать. Доброе утро, компьютер, добрый день, пицца, спокойной ночи, жена и дети, кровать. Доброе утро… Пожизненный жилищный кредит, ребенок, который ходит на уроки гитары, футбол, теннис, английский, немецкий, русский, к логопеду, к ортодонту, к психологу, к дерматологу… Детей нужно с первых лет жизни готовить к тому, чтобы они попрощались с Хорватией здоровыми, образованными и с хорошими зубами. Много маленьких детей страдают грибком, они ходят на плаванье в бассейны с грязной водой, их родители думают, что благодаря грибку, то есть плаванью, они бесплатно получат место в каком-нибудь американском кампусе.
Когда я слезла с Йошко, то красное синтетическое белье выбросила в мусор, у меня страшная аллергия на синтетику, потом подмылась раствором борной кислоты. Такая жизнь просто невыносима! Невыносима? А может быть, я слишком чувствительна, склонна все преувеличивать и ленива? Существо, неспособное сосредоточиться.
Соседка оплачивает психушку своему мужу, пятьсот евро в месяц, он там гуляет в саду, психушка на острове. Сбежать оттуда не может. На причале, куда швартуется паром, все очень внимательны, местные жители никогда не сажают к себе в машину неизвестных автостоперов, психи могут добраться до берега только вплавь. Но они не настолько трехнутые, чтобы прыгать в море.
У Элизабеты был инфаркт. Ее отвезли в больницу. Восемь женщин в одной палате. Одна ходит под себя. Остальные на судно. Если окно открыто, та, что лежит возле окна, поднимает крик из-за сквозняка. Если окно закрыто, все задыхаются от вони. В ванной комнате стоит металлический таз, который служит всем женщинам на этаже раковиной. Нянечки сливают в него содержимое всех пластмассовых суден. Вонища жуткая, пока чистишь зубы, сдерживаешь рвоту. В женском отделении в сортире два унитаза. Один в углу, треснувший, им пользоваться невозможно, а дождаться очереди и сесть на другой — это из области научной фантастики. Дверца душевой кабины не закреплена, она просто приставлена. Одной женщине, когда она была под душем, стало плохо, она прислонилась к этой дверце, упала, потом поднялась и вышла из ванной комнаты вся в крови. Больные подняли крик, сестры разъярились. Чего так орать из-за каких-то царапин? Как-то приходит в палату новая больная, спрашивает, в какой из ванных комнат находится биде. Элизабета мне потом рассказывала: «Мы смеялись просто до слез. До слез!»
Медсестра ей сказала: «Вам нельзя так сильно смеяться, может начаться аритмия, это опасно, вам следует себя беречь!»
Твою мать! Даже смех нас убивает! Я часто говорю себе: главное, что все мы живы и здоровы, в груди у меня нет уплотнений, в мозгу нет сгустков крови, скоро мы возьмем жилищный кредит. Жизнь — это выбор. Ты сам решаешь, что выбрать — фильм ужасов или «Мои песни, мои мечты».
Вчера вечером я услышала, что теперь и наши военные будут убивать в Ираке, Иране и других далеких странах. Расширять границы американского мира. Перед моими глазами безумная картина. Наши мужчины на большом корабле отплывают в туманную даль, девушки и женщины их провожают, женщины с детьми на руках. Один ребенок протягивает своему папе, чье будущее — стать кучкой сожженных костей, желтую герберу. Хорватия останется без мужчин. Что если все эти желтые, черные и коричневые, которые сегодня через Хорватию бегут на Запад, остановятся в нашей маленькой стране, полной женщин, мечтающих о хуях? Эти дикари осядут здесь без всяких документов, а наши парни, поскольку у них все документы имеются, будут уходить, и уходить, и уходить на американскую войну. Мы исчезнем. В Хорватии будут кишмя кишеть маленькие разноцветные попки. Не будет ни одного белого ребенка. Только тогда в Хорватии станет неважно, кто здесь серб, а кто хорват. Моя внучка желтая. Цвет моей Хорватии уже начал меняться.
Это никто не будет слушать, для меня это просто психотерапия, когда я выскажу все, что меня достает, я сожгу кассету, я это уже говорила. Нашей дровяной печке сто пять лет, и у нее еврейская звезда на дверце, поэтому я отказалась менять дверцу, когда печник перекладывал печку. Мне не нужна новая дверца, я люблю старые вещи. Я поступаю глупо, дверца перекошена, мы тратим слишком много дров. Сказать или не сказать, что я знаю, что повторяюсь? Скажу, да, я знаю, что уже говорила про эту дверцу. У женщин с моря, и это я тоже уже говорила, маниакальная чувствительность к чужому мнению. Кассету никто никогда не будет слушать, тем не менее мне не плевать на то, что кто-то подумает, что я все время повторяюсь?! Тяжело жить под грузом желания всем нравиться и никого не разочаровывать в их ожиданиях. Знаю, от меня никто не ждет ничего, кроме денег, всем безразлично, проживу ли я свою жизнь болтливым попугаем или более молчаливой птицей. А бывают молчаливые птицы? Не люблю птиц.
