Энцо Бьяджи - Причуды любви
— Уже больше года шли разговоры о том, что Нобелевскую премию присудят Пастернаку. Борис не верил, хотя в глубине души наверняка об этом мечтал. А после того, как было объявлено решение комиссии, многих охватил страх, и вместо поздравлений на него посыпались угрозы. Наше положение и без того было тяжелым. Мне больше не заказывали переводов: поступило соответствующее указание свыше.
Когда к нему пришли из Центрального Комитета и стали требовать, чтобы он отказался от Нобелевской премии, Борис сперва упорствовал, но в конце концов сдался, только потребовал, чтобы в обмен мне дали работу. Наверно, он утешал себя тем, что «Доктор Живаго» все-таки издан за границей и его читают… Уверена, в наши дни такое не могло бы случиться.
— Вы получили из Италии авторский гонорар, и в то же самое время вас снова приговорили к четырем годам заключения. Как это произошло?
— Вы неточно ставите вопрос. Борис завещал, что все его произведения, издаваемые за рубежом, я должна готовить к публикации, поэтому гонорар причитается мне. Вот издательство Фельтринелли опубликовало письма Пастернака, когда я сидела в лагере. А гонорар за «Живаго» Борис хотел разделить между мной и Зинаидой Николаевной. Но мы ничего не получили — деньги оставались на счету в Шведском банке.
А теперь слушайте, что произошло дальше. Фельтринелли напечатало письмо Бориса и тем самым подтвердило мои права наследования. Международный арбитраж направил мне подтверждение, что эти деньги принадлежат лично мне и я не обязана ни с кем делиться. Но я все равно их разделила между всеми членами семьи Пастернака.
— Каковы были главные достоинства Бориса Леонидовича?
— Щедрость и доброта. Он говорил, что лучше спит, когда сделает кому-нибудь добро. Счастье других было и его счастьем.
— А недостатки?
— Ну, как я уже говорила, некоторая двойственность, нерешительность. Он все ждал помощи свыше.
— Что теперь осталось у вас от этой любви, сыгравшей такую роль в вашей жизни?
— Стихи, написанные после сорок шестого года. Они посвящены мне, и вряд ли можно оставить больший залог своего чувства. Да, он оставил мне все. Каждая наша встреча была как будто впервые. Женщина всегда знает, когда ее любят, я это чувствовала до последнего мгновения, и другого мне ничего не надо.
Чтобы впечатление не было однобоким, мне хотелось услышать чье-нибудь еще свидетельство, и я долго беседовал с Евгением Пастернаком, сыном Бориса Леонидовича и его первой жены Евгении Владимировны.
Вежливый, но суровый, он внешне очень похож на отца — то же удлиненное лицо, тот же глубокий и грустный взгляд. По специальности он инженер и преподаватель, но теперь занимается литературным трудом.
— Нет, — возражает Евгений, — отец не был двойственным от природы, это жизнь сделала его таким. Встреча с Ольгой Ивинской произошла вскоре после войны. Зинаида Николаевна как раз потеряла старшего сына, и характер ее изменился до неузнаваемости: усталая, замкнутая, убитая горем женщина.
Когда Ивинскую осудили, их роман с отцом уже заканчивался. А по возвращении у него не хватило духа ее оставить. Он продолжал видеться с ней из чувства долга, не из любви, и это, конечно, осложняло его и без того трудную жизнь.
— Вы родились от первого брака Бориса Леонидовича. Что стало потом с вашей матерью?
— Она была художницей, притом профессиональной. Их разрыв можно объяснить желанием мамы работать с полной свободой. А у них был один кабинет на двоих, и приходилось как-то его делить. Из-за этого портились отношения. Мама и после развода продолжала заниматься живописью, а замуж больше не вышла. Отец навещал ее раз в неделю и всю жизнь ей помогал. Она умерла через пять лет после него, в 1965 году.
— Как жил Пастернак в Переделкино?
— Вставал около восьми, на завтрак выпивал стакан чаю. Потом садился работать, часа в два шел гулять по лесу. Возвращался на дачу, принимал душ, обедал и допоздна затворялся в своем кабинете.
Он был творцом в том смысле, в каком о человеке говорят: «Он — крестьянин». Прозу он начал писать еще в первую мировую, а стихи, по-моему, писал всегда. Но замысел «Доктора Живаго» мог у него возникнуть только к концу жизни: во-первых, потому, что для такого романа нужен определенный уровень зрелости, а во-вторых, из-за того, что отец всю жизнь был вынужден зарабатывать деньги, и, конечно, в этом смысле стихи давались ему легче.
Отец был простой человек и всегда гордился, что зарабатывал на жизнь только честным трудом. В писательских кругах у него не было друзей, кроме Всеволода Иванова, который писал о гражданской войне и был его соседом, и Анны Ахматовой, с которой они виделись довольно часто.
Он считал себя продолжателем блоковских традиций. Он вырос в семье, близкой к толстовцам, и очень увлекался философией Толстого. Его творчество во многом было связано с Достоевским, а уж без Пушкина и Лермонтова он и вообще не существовал бы как поэт.
Он прекрасно знал основные европейские языки, в молодости зачитывался Рильке и Прустом, а впоследствии больший вес для него приобрели Суинберн, Гёте и особенно Шекспир. Многие его трагедии стали известны в нашей стране благодаря отцу.
Маяковский очень много значил для Пастернака, он искренне его любил и понимал, что рано или поздно тот покончит с собой. Отец пытался как-то остановить Владимира Владимировича, спасти от надвигающейся опасности, эту боль за друга можно найти в его стихах.
Из прозаиков он считал очень талантливым Бабеля. Они были в приятельских отношениях, в тридцать пятом вместе ездили в Париж на культурный конгресс. Но близкими друзьями их назвать было нельзя.
— Какие строки вашего отца, на ваш взгляд, характеризуют его лучше всего?
— «…И должен ни единой долькой /Не отступаться от лица,/ Но быть живым, живым, и только!/Живым, и только до конца».
30 мая 1960 года, когда навеки закрылись его глаза, советские газеты сообщили о смерти Бориса Пастернака, «члена Литфонда».
На кладбище в Переделкино, за скромной оградой, он лежит бок о бок со своими родственниками: старшим сыном Леонидом, нелюбимой женой Зинаидой… Весной между плитами пробиваются полевые цветы и неумолчно щебечут птицы.
Ольга, она же Лара, живет в забвении, утешаясь лишь мыслью о том, что ей отведено не последнее место в жизни и на страницах книг Бориса Леонидовича Пастернака. Книг, из которых русский читатель наконец-то смог узнать о том, что пришлось испытать выдающемуся мастеру, о том, какие мучительные вопросы одолевали его всю жизнь. Вот такие, например, как этот:
Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?
Артур Миллер и Мэрилин Монро
