Сандра Инна Браун - Сбиться с пути
— Я должна вернуться домой. — Дженни резко развернулась и, мгновенно преодолев дворик, вбежала в дом так, будто сам дьявол гнался за ней. У Кейджа не было хвоста и рожек, однако сравнение не казалось ей столь уж преувеличенным.
Кейдж догнал ее уже на крыльце, где она ожидала, холодная и застывшая, словно статуя, пока он закроет входную дверь. Когда он взял ее руку, чтобы помочь спуститься по ступенькам, она отпрянула от него.
— Что-то не так, Дженни?
— Нет, конечно, нет, — ответила она, облизывая пересохшие вдруг губы нервно подрагивающим языком. — Мне понравился твой дом.
Почему она так реагирует? Кейдж вовсе не собирался причинять ей вред. Она знала его многие годы, жила с ним в одном доме, когда он приезжал сюда из колледжа на летние каникулы.
Почему же теперь она внезапно увидела в нем незнакомца, чужака, в том, кого она знала лучше, чем любой другой человек на земле? Да, она не поверяла ему свое сердце, как то было у нее с Холом во время их долгих бесед. Однако она ощущала особую близость с этим человеком, связь, которую не могла объяснить рационально. Почему?
Чувства к нему буквально бурлили в ней. Все они казались столь незнакомыми, столь сексуальными, но чудесными, завораживающими и лишающими ее сил.
— Ну хорошо, будем считать, что ты прошла посвящение, — заявил он, запрыгивая вслед за ней на мотоцикл. Он включил взревевший двигатель. — Держись крепко, девочка!
— Кейдж!
И это был последний глубокий вдох, на который она оказалась способной. Он летел по трассе так, что окружающий пейзаж сливался в одну сплошную линию. Опасаясь за свою жизнь, она крепко вцепилась в него, не смущаясь больше необходимости держаться за его талию, и буквально вжалась в его спину. Ее бедра обхватили его ноги, и она положила подбородок на его плечо.
Когда они достигли улицы, на которой располагался пасторский домик, он слегка сбавил скорость, съехав с дороги на лужайку, засаженную деревьями, которые какой-то поэтически мыслящий житель высадил здесь много лет назад. Мотоцикл подпрыгивал на кочках и делал немыслимые повороты, объезжая тесно посаженные деревья. Пешеходов не было видно, так что эти рискованные маневры не угрожали ничьей безопасности, но Дженни пронзительно воскликнула:
— Да ты сумасшедший, Кейдж Хендрен!
Они весело смеялись, когда добрались, наконец, до асфальтовой дорожки, ведущей к дому, и он заглушил мотор.
— Хочешь завтра прокатиться еще раз? — спросил он ее через плечо.
Дженни спрыгнула с мотоцикла, высоко поднимая коленки. Возбуждение от проделанного ею акробатического номера было столь велико, что она буквально вцепилась ему в плечо, чтобы немного прийти в себя.
— Нет. Точно нет. Эта последняя поездка — просто смертельный номер.
Ее щеки порозовели, изумрудные глаза ярко сияли. Кейдж никогда не видел, чтобы она так улыбалась. Сухая, чопорная маска была отброшена в сторону. Страсть к приключениям оказалась присущей натуре Дженни, и Кейдж впервые увидел ее проявление.
Он тоже спрыгнул с мотоцикла и стащил с головы шлем.
— Очень скоро тебя будет просто не оторвать от мотоцикла. — Кейдж помог ей справиться с застежками шлема, проведя рукой по ее спутавшимся волосам, что показалось им обоим самым естественным поступком в мире. — В следующий раз мы преодолеем звуковой барьер.
Он приобнял ее за плечи. Все еще с трудом стоя на ногах, Дженни оперлась на него и ухватилась рукой за его талию. Вместе они застыли перед входной дверью.
Она открылась. Боб сделал шаг вперед. Он укоризненно посмотрел на Кейджа, потом перевел взгляд на Дженни. Суровое и скорбное выражение его лица заставило их буквально застыть на месте.
— Папа? Боб? — воскликнули они в один голос.
Однако все и так было ясно.
— Мой сын мертв.
Глава 4
— Дженни? — Настоятельный шепот Кейджа остался без ответа. — Дженни, пожалуйста, не плачь. Может, попросить стюардессу, чтобы она принесла тебе что-нибудь?
Она покачала головой и отняла скомканный и промокший носовой платок от глаз.
— Нет, спасибо тебе, Кейдж. Со мной все в порядке.
Однако с ней совсем не было все в порядке. Не было с того самого вчерашнего вечера, когда Боб Хендрен сказал им, что Хол расстрелян солдатами в Монтерико.
— Просто не понимаю почему, черт возьми, я позволил тебе уговорить меня взять тебя, — с горечью и недовольством собой пробормотал Кейдж.
— Я должна была сделать это, — твердо возразила она, снова вытирая глаза платком и всхлипывая.
— Я боюсь, что это окажется суровым испытанием, от которого тебе станет лишь хуже.
— Нет, поверь мне, нет. Я не смогла бы просто сидеть дома и ждать. Я должна была поехать с тобой, иначе просто сошла бы с ума.
Он понимал это. Конечно, это была ужасная, отвратительная задача отправиться в Монтерико, чтобы опознать тело Хола и организовать транспортировку его в Соединенные Штаты. Им придется, возможно, иметь дело с целой кучей официальных бумаг из Государственного департамента, не говоря уже о переговорах с наглой военной хунтой в Монтерико. Однако занять себя всем этим было гораздо лучше, чем оставаться дома и наблюдать тяжкую скорбь Хендренов.
— Дженни, где ты была? — рыдала Сара. Она протянула руки в ее сторону, когда девушка вбежала в комнату, едва Боб сообщил им с Кейджем горестную весть. — Твоя машина здесь… мы искали тебя везде… Ах, Дженни!
Сара обняла Дженни и душераздирающе разрыдалась. Кейдж сел на диван, широко расставив колени и низко склонив голову, уставившись на пол прямо перед собой. Никто не собирался утешать его, также потерявшего брата. Его вообще не должно было быть здесь, судя по негодующему взгляду, который Боб бросил на мотоциклетный шлем, брошенный Кейджем на пол в коридоре, едва они вбежали в дом.
Дженни погладила светло-каштановые волосы Сары.
— Прости, что меня не было. Я… Кейдж и я катались на мотоцикле.
— Ты была с Кейджем? — Сара подняла голову и уставилась на него невидящими глазами. Она смотрела на него так, будто его существование оказалось для нее большим сюрпризом, словно она никогда не видела его раньше.
— Как вы узнали про Хола, мама? — спросил он тихо.
Сара выглядела так, будто впала в ступор. Ее лицо ничего не выражало, кожа посерела.
— Боб рассказал то немногое, что они знали.
— Представитель Государственного департамента позвонил около часа назад. — Пастор казался внезапно и ужасно постаревшим. Он опустил плечи, сгорбившись, как старик. Кожа под его подбородком впервые показалась отвислой и морщинистой. Глаза уже не были ясными и живыми, как обычно. Голос, звучавший выразительно и убедительно с пасторской кафедры во время проповедей, жалко дрожал.
