Татьяна Туринская - В погоне за облаком, или Блажь вдогонку
Открывать пришлось конечно же ей, как самой младшей. И в дурном сне не смогла бы предположить, что на пороге окажется Лёшка. Как же так, у него свадьба в разгаре! Пусть и второй день, но он ведь жених — молодые до самого конца должны находиться в центре внимания. Ан нет: на пороге с ноги на ногу переминался Дружников, бросив молодую жену отдуваться перед гостями. Интересно, что он ей наплел? По какой надобности отлучился?
Держать гостя в дверях не принято, тем более того, кого родители считали едва ли ни членом семьи: сын друзей — их сын.
За один день с Лёшкой произошла метаморфоза. Сколько лет прятал от всех свою любовь, хотя знали о ней все вокруг — кроме разве что Оли Авраменко, ей одной Лёшка сам сказал правду. А уж от Наташи и ее родителей прятал усиленно. Настолько усиленно, что влюбленность эта бросалась в глаза каждому, кто оказывался рядом с Лёшкой.
В этот день он стал другим. Словно перешел какую-то условную грань, не позволявшую ему раньше быть самим собой. Говорил много. Говорил без стеснений. Больше того — обращался за поддержкой к Наташиным родителям:
— Видите, что она начудесила? Как теперь это выправить? Я ж за ней столько лет собачкой прихехешничал…
Парадоксально: при всей неожиданной говорливости он так и не произнес ни единого слова о неземной своей любви. Откровенничал напропалую, чего от него и раньше никто не ожидал, а в такой день — тем более. Но все обходными словами, все не напрямик.
Под каким-то предлогом затащил Наташу в комнату, где они могли остаться вдвоем. Закрыл дверь, и тут же бухнулся на колени, обхватив ее ноги:
— Заклинаю тебя — только не выходи замуж! Я не могу развестись сразу. Пообожди год. Всего лишь год, это такая пустяковина! Я буду рядом этот год, ты даже не заметишь, как время промчит.
Ну конечно! Она только-только вздохнула спокойно: баба с возу — кобыле легче. Наконец-то она избавилась от его приставаний. А он — "Подожди"! Делать ей нечего — его дожидаться. Что изменит этот год? Лёшка ей и раньше не был нужен, а теперь, чужой муж, и подавно.
— Какой год, Лёш? Ты о чем? Ты не забыл ли — кто-то вчера женился.
— Я не могу сразу развестись. Я пообещался ей на год.
— Какой год?
Какой-какой? Год может быть один: 365 дней. От силы 366. Неважно. На самом деле Наташу озадачил не год, а сама постановка вопроса. Вернее, ультиматума: "Я дал ей год" — видимо, так нужно понимать это его деревенское "пообещался". На что он дал ей год? Насладиться мужем? Подарок нашелся! Он дал Ольге год попользоваться собой. Порадоваться радости!
— Не суть важно. Что хрен, что морковка. Я тебе о другом.
Он все еще стоял на коленях. Наташа не могла отойти от него: Лёшка вцепился в ее ноги, прижался к ним, целуя и бормоча неразборчивые мольбы. Бездарные руки то и дело совершали неловкие поползновения пробраться под халатик, но, кажется, сами же себя и одергивали: родители воспитали парня в такой строгости, что измениться в одночасье до полной неузнаваемости он не мог даже теперь, преодолев, казалось бы, внутреннее табу.
— Только не выходи замуж! Пообожди годок. Всего лишь год — что тебе стоит?
Хватит отвлекаться. Все это уже было. Об этом Наталья уже написала. Ее это больше не волнует. Описывать прошлое — что может быть скучнее?
Теперь она добралась до самого занимательного. Реальность может вызывать читательский интерес, но не целиком. Целиком — это уже иной жанр, мемуары. Для мемуаров она еще слишком молода. Но подчас произошедшие события буквально просятся на бумагу. В таком случае самый выверенный прием, по крайней мере для Натальи — на основе реального эпизода из жизни закрутить карусель невероятных событий, чтобы потом никто не догадался, где явь, а где фантазия автора. До сих пор этот приемчик срабатывал у нее на ура.
Теперь будто что-то изменилось. Но что? Она же сделала все, как в предыдущие разы. Для основы взяла историю с Лёшкой Дружниковым, влюбленным в нее мальчишкой, изменив имя-фамилию из соображений этичности: судебные иски о возмещении морального ущерба не нужны ни издательству, ни самой Наталье. Да и вообще чисто по-человечески нельзя использовать настоящие имена настоящих героев. Потом на эту основу стала нанизывать детективный сюжет: свадьба героини, похищение невесты свихнувшимся на почве нереализованной любви бизнесменом с наклонностями садиста-маньяка.
И тут в ее настоящую, отнюдь не придуманную жизнь ворвался Лёшка. Кто его звал? Сидел бы в своем забвении. Наталье ведь он по-прежнему не нужен. Уж если он не был нужен ей тогда, когда на ее горизонте не маячил кто-нибудь более-менее перспективный, то теперь, когда у нее самый замечательный муж в мире и маленький рычащий Поросенок — к логопеду, срочно к логопеду! — теперь ей тем более ни один Дружников не нужен.
А Дружников, похоже, считает иначе. Ведь почему-то же он врывается каждую ночь в ее сны. Почему-то же его руки стали другими. Почему? В этом необходимо разобраться, и желательно поскорее.
Но… В другой раз: за мужем захлопнулась дверь, и теперь ни от кого не нужно прятать взгляд. Значит, можно приступить к работе. Вероятно, именно там, в писанине, и зарыта Лёшкина тайна.
Да и народ для разврата давненько собрался. Пора, ой, пора ему остренького подкинуть! Эй, народ, не расходитесь — сейчас начнется.
Так больно мне еще никогда не было.
Глупости. Когда умер папка, было еще больнее. Тогда ушел из жизни единственный человек, которому ничего от меня не было нужно, который любил меня просто так, такую, какая получилась. Папке хватало одного взгляда, чтобы все понять: нужно ли меня тормошить, ругать за двойку или замечание в дневнике, подбодрить ли шуткой или просто оставить в покое. Папка — это папка. Папка у меня был самый мировой в мире, и пусть это непозволительная тавтология.
Вот тогда боль была чудовищной. Потому что навсегда.
Теперь тоже навсегда. "Предать временно" не бывает. Даже если бывает, то не в моем случае. Сегодня Артём предал, а завтра скажет: прости, и протянет мизинчик для примирения. Как в песочнице: "Мирись, мирись, мирись, и больше не дерись, а если будешь драться, то я буду кусаться. А кусаться ни при чем, я ударю кирпичом. А кирпич сломается, дружба начинается".
Хорошенькая дружба — кирпичом по башке!
Вот-вот. Кирпичом, да по башке. Тёмычу. Только на такое примирение с ним я и согласна. Пусть знает, гад, как меня предавать!
И я убиваюсь по этому уроду! Смех, да и только. По уроду, предавшему меня за несчастную железяку. Не предавшему, откровенно продавшему. И не за железяку несчастную — за БМВ какой-то там модели. Знать бы еще, что за модель такая бесценная, за которую можно продать человека. Да не стоит этот моральный урод ни единой моей слезинки!
![Ольга Азарова - Не уходи [СИ]](/uploads/posts/books/5988/5988.jpg)
