Елена Колина - Книжные дети. Все, что мы не хотели знать о сексе
В старших классах Илюша продолжал быть Шахерезадой. Теперь его одноклассники выпытывали из него «про это самое», и, когда он рассказывал им, как князь Андрей смотрел в небо, они смотрели на него насмешливо – мели, Емеля, и перебивали: «А с Наташей у них что было? Ты лучше про это подробнее!..» Илюше приходилось кое-что придумывать от себя, и – нехорошо, стыдно, но он приукрашивал классику эротическими деталями. Его положение уже было совершенно устойчивым, и он мог бы отказаться, но любовь оказалась такой же требовательной, как страх, – одноклассники так его любили, что теперь уже ему хотелось поддерживать популярность, и Илюша стал не просто мастером слова, а мастером эротического рассказа.
Илюшина жизнь в школе была сносной, но все-таки несчастливой.
Он не мог бегать по чердакам и подвалам, знакомиться с девочками, пить портвейн в подворотне… Он не вписывался в общую жизнь. Илюше было неуютно, – в детстве и ранней юности неуютно быть не таким, как все. Если бы он был хотя бы как кто-нибудь, но он был не такой, как все, все, все! Не может же быть, что они все плохие, а ты один хороший, значит, это ты неправильный. К тому же Илюша до восьмого класса был маленьким-пухленьким, задыхался на стометровке, плохо играл в волейбол, и нормы ГТО были для него затруднительны.
И хоть бы классная руководительница была учительница литературы или биологии, она бы знала, что все виды и подвиды имеют право на существование, а то ведь – учительница физкультуры! Синий спортивный костюм, бодрые вытравленные кудри, прозрачный взгляд – на Илюше останавливался презрительно, – разве он умеет прыгать через козла? Если ты не умеешь прыгать через козла, ты не человек.
Но ведь и Портос не смог бы прыгнуть через козла!
Илюшина настоящая жизнь протекала в книгах. Илюша был Атосом, Портосом, Арамисом, Пьером Безуховым, Анной Карениной, даже Муму…Он не воображал себя со шпагой в руке против гвардейцев кардинала, не играл, как другие мальчики, а искал общее между собой и литературными персонажами – и находил. С Портосом его роднила хитроватая наивность, с Арамисом – умение приспособиться к миру, который не так хорош, как хочется, с Атосом – отстраненность от суеты, с Пьером Безуховым – напряженная душевная жизнь, с Анной Карениной – одиночество, с Муму – ничейность.
Он знал наизусть сотни стихов. В стихах еще лучше, чем в прозе, удавалось найти что-то про себя. Совпадение с собственными чувствами было особенно сладко: раз так бывает не только у меня, значит, я не один такой.
Илья поступал в университет, на филфак, – от наивности. Вокруг него была такая среда, что даже подсказать ему было некому, что филфак для своих. И как ни мигала ему девочка в комиссии, он не понял и документы не забрал. Отлично сдал два экзамена и провалился на третьем – по английскому языку. Экзаменатор спросил Илюшу, как по-английски называется материал плаща, который носил Шерлок Холмс, и поставил за незнание двойку. Двойку!.. Даже наивный Илюша понял, что это было утонченное издевательство и означало просто – пошел вон. Понял, что не все равны, как Илюшу учили в школе, а, наоборот, все неравны.
Какое счастье, что Илья не загремел в армию! Армия для такого, как Илья, полноватого, с красивым нежным лицом, подозрительной национальности, была бы смертельна. Экзамены в университет были в июне, а в другие институты в июле, чтобы те, кто провалились в университет, успели перебежать. На этот раз Илья сделал безопасный выбор: Институт культуры, «кулек». Библиотечный факультет, специальность «библиотековедение». Это был правильный выбор: хорошая гуманитарная подготовка: философия, история, литература плюс связи с библиотеками города. Преподаватели – специалисты из библиотеки Академии наук, есть аспирантура – можно стать кандидатом филологических наук по специальности «книговедение». Ленинградская библиотечная школа очень сильная, библиографы и книговеды известны на всю страну: Бухштаб, Рейсер, Эйдельман.
Илья был красивый мальчик, – очки сняли еще в десятом классе, и вдруг начал расти, не до дяди Степы, конечно, и вырос в полноценного красавца, не высокого, но приемлемого мужского роста, такого, каким его увидела Ася в баре «Застолье».
Пока, Аська.
Зина.Привет, Зина!
Подумаешь, бедный книжный ребенок в коммуналке и дворовой школе! Чуть не расплакалась! В нашей элитарной школе ему бы тоже пришлось приспосабливаться – к «элитарным детям».
Подумаешь, университет! В кульке ему было даже лучше! Там одни девочки учились, так что он получил такой сексуальный выбор!
А в армии он бы стал любимчиком! Рассказывал бы по ночам взводу эротические байки, исправлял бы лирические письма сержанта: «Дорогая Пусечка, я по вас скучаю, я без вам тоскую». В армии он начал бы расти, худеть, – отслужил бы и вернулся, как в песне, настоящим человеком.
Илья всегда одинокий и везде любимчик.
Ася.Привет, Ася!
– Ты его увидишь и… Ася столько раз повторила эту фразу в разных вариантах, что Зина боялась знакомиться с Ильей.
Она его увидит, и что?.. Убедится, как он прекрасен, сойдет с ума от его красоты, восхитится его умом, признает, что он гений?..
Но если Илья такой, каким его описывает Ася, как ей тогда быть? Он ведь уже Асин.
Ася с Ильей ждали Зину на углу Невского и Маяковского. К Зине домой нельзя, объяснила Ася, у нее отец знаменитый писатель и строгая мать, охраняет его покой. Она очень избирательно пускает в дом. Не разрешает Зине приводить незнакомых молодых людей. Если они не пишущие, то они передают чьи-то чужие рукописи, а если пишущие, то подсовывают свои, просят что-то прочитать, посмотреть, помочь напечатать… а у них и так чужими рукописями весь дом завален.
– Я не собирался ни о чем просить, – самолюбиво сказал Илья, ему было неприятно, что его могли представить суетливо подсовывающим рукопись.
– Ну, все равно, у них дома неинтересно, тихо, – отмахнулась Ася. – Смотри, какая красивая девушка идет, вон та, с длинными волосами.
– Я не любитель неживой природы, – сказал Илья, – у нее холодная красота.
– Да?.. Это Зина, – сказала Ася и закричала: – Зинка, мы здесь!
– Все же, я смею думать, что вам только пятнадцать лет… – сказал Илья Зине вместо «привет».
– Ну и что, – самолюбиво вскинулась Зина вместо того, чтобы поправить «семнадцать». – Это Блок, ну и что?
– Говорите все о печальном, думаете о смерти, никого не любите и презираете свою красоту, – сказал Илья.
– Ну и что? Я же сказала, это Блок. Я все знаю.
– Странно! Мы почти что незнакомы – слова два при встречах и поклон… А ты знаешь ли? К тебе влекомый сердцем, полным сладостной истомы, – странно думать! – я в тебя влюблен!..А это кто? – азартно спросил Илья, как будто они с Зиной заключили пари.
