Элизабет Гейдж - Ящик Пандоры. Книги 1 – 2
Кэтлин не собиралась повторять чьи-то ошибки.
Вооруженная своими тайными познаниями, она изучала прекрасного ребенка, сидевшего у Денниса на коленях. Вдруг девочка почувствовала ее испытующий взгляд и посмотрела на нее своими зелеными глазами. Какими чистыми они были и все же какими скрытными! Для всякого, кто находился сейчас в этой комнате, это был всего лишь милый, любящий взгляд приемной дочери, обращенный к матери. Надо было увидеть его глазами Кэтлин, чтобы понять, что в нем было на самом деле. Холодный вызов, ненависть, превосходство – взгляд от женщины к женщине, невидимый третьему лицу.
Каким-то шестым чувством Кэтлин понимала, что было уже слишком поздно. Слишком поздно, чтобы избавить Денниса от чувства вины и восстановить ущерб, причиненный их семье и любви. Но кто-то должен был изгнать зло и потом собрать все по кусочкам. Слишком поздно, да. Но лучше поздно, чем никогда, размышляла Кэтлин Лайнэн, переводя свой взгляд с маленькой девочки на мужа.
IV
7 июня 1942 года
«Воздушные и морские бои идут между Америкой и Японией недалеко от острова Мидуэй, крошечного кораллового острова в Тихом океане, который представляет огромную стратегическую важность в качестве потенциальной базы для будущих атак японцев против американских баз в Тихом океане. Американцы, согласно источникам сообщения, несущие большие потери от японского флота, который может включать в себя пять авианосцев, от трех до пяти линкоров и бессчетное количество крейсеров и миноносцев, решительно настроены удержать остров любой ценой…»
Хэл лежал на кровати в своей комнате, слушая радио и сверяясь с картами на стене. Вид из окна на Верхнюю Восточную часть казался серым на фоне темных облаков. Звук движения, доносившийся с Парк-Авеню, напоминал невнятное бормотание. День был холодный и какой-то тягостный, чувствовалось, что скоро пойдет дождь.
«Авианосец „Йорктаун“, согласно источникам информации, уже в водах недалеко от места битвы и может вступить в сражение против японского флота…»
Хэл слушал сводку новостей по большому радиоприемнику, который ему подарил отец на Рождество, так что он мог узнать обо всех главных военных событиях, не выходя из своей комнаты. На картах, которые Хэл собрал, были отмечены все главные театры военных действий от Тихого океана до Русского фронта. Он рисовал на них стрелочки, отмечая успехи и неудачи союзных сил и проставлял приблизительные цифры численности войск, а также американских и вражеских потерь. Хэл был большим экспертом во всем, что касалось войны, от обмундирования до стратегии и изучения оружия. Мозг шестнадцатилетнего мальчика был занят исключительно сложностями боя, в то время как большинство его сверстников интересовалось автомобилями или футболом.
Хотя он понимал, что его карты отражали неустойчивость положения в битвах против сильного и решительного противника и таким же неустойчивым было положение мира – на острие ножа между тоталитаризмом и свободой, молодость не позволяла ему поддаться тому страху, который он должен был бы почувствовать, глядя на эти тревожные карты. Он видел только победу своей стороны, она была несомненной, так как борьба велась с честью и за правое дело, а также благодаря тому, что Стюарт сейчас сражался за свою страну. Поэтому Хэл слушал сводку с особым вниманием.
Стюарт, морской летчик, в этом году уже принимал участие в сражении на Маршалловых островах и потом в Коралловом море. Он чудом остался жив, и даже не получил никаких ранений, когда его авианосец «Лексингтон» пропал в мае. И теперь, хотя военно-морская цензура запрещала описывать в письмах боевые действия, Хэл был уверен, что он был на другом авианосце – может быть, на «Йорктауне» – и, несомненно, принимал участие в битве за Мидуэй.
«Слушай меня, братишка, – написал Стюарт две недели назад, – мы готовимся к горячей битве в этой части света. Благодари Бога за то, что ты дома и далеко от этой разрушительной войны».
Хэл вспомнил сейчас эти слова, отчаянно правдивые своей уверенностью. Он не хотел быть в безопасности и торчать дома, посещая школу, пока его брат – морской летчик – рисковал своей жизнью в борьбе против безумных японцев. Он хотел быть там, где был Стюарт. Он повернулся посмотреть на фотографию Стюарта, стоящую на бюро. Красивое точеное лицо с ослепительной улыбкой, выглядывало из-под офицерской кепки с беззаботным высокомерием. В лице чувствовалась абсолютная вера в то дело, которому Стюарт служил, и в его способность служить ему хорошо и героически. Внизу на стенах библиотеки и гостиной были другие фотографии. На них Стюарт – выпускник навигационной школы, Стюарт в день получения своего самолета, Стюарт дома в отпуске после присвоения ему звания офицера. Его улыбка была одинакова на всех фотографиях, так похожих одна на другую, что, казалось, его изображение переносили оптически с одной бумаги на другую. Это была их общая черта с отцом. Он носил улыбку как броню, доказывавшую его способность управлять миром.
Что касается отца, то на его лице отражалось больше, чем просто облегчение, которое он испытывал каждый раз, когда его сын возвращался домой, и молчаливый страх, в котором он жил, когда Стюарт уезжал. С одной стороны, отец разделял ликование Стюарта, когда сразу же после атаки японцами Пирл-Харбора его немедленно призвали в армию. С другой – он вовсе не был так оптимистичен и вынужден был скрывать беспокойство от остальных членов семьи каждый раз, когда слушал новости с войны или ожидал писем сына.
Последний отпуск Стюарта, после майских событий в Коралловом море, был отдыхом от волнений для всей семьи. Не в пример многим солдатам, которые не могли говорить с теми, кто их любил, о войне, Стюарт очень охотно и многословно рассказывал о своих собственных подвигах и подвигах товарищей. Война, казалось, вовсе не пугала его. Наоборот, она давала выход его мужественности. Он находил время побыть наедине с Хэлом и доверял свои сомнения насчет побед японцев в Тихом океане своему младшему брату, который, как он знал, был экспертом в военных делах.
Чувствуя недовольство Хэла тем, что он был еще слишком молод, чтобы увидеть все своими глазами – так как никто не верил, что война продлится больше, чем год или два – Стюарт разговаривал с ним как мужчина с мужчиной о силе врага, и даже делился своими переживаниями о потерянных товарищах, которые никогда больше не вернутся.
Эта откровенность брата еще более усиливала его безграничную любовь к Стюарту и не давала ему так остро чувствовать свою оторванность от проблем, стоявших перед его страной. Что-то таинственное распространилось по дому на Парк-авеню во время этого отпуска, так как неугасимая уверенность Стюарта рассеяла страхи его родителей и придала всем оптимизма в отношении исхода войны.
