Луиза Бэгшоу - Карьеристки
Ричард дал ей бокал и хитро посмотрел на собеседника.
— Я слышал, «Мьюзика рекордс» подписала с ними контракт на две сотни тысяч долларов.
Ровена чуть не поперхнулась.
— О, эти могут. «Мьюзика» не отличит рок-бенд от раббер-бенд.
Мужчина закашлялся.
— Вы так считаете? — спросил он с сильным американским акцентом.
Ровена покраснела.
— А вы что, их менеджер? Тогда извините.
— Нет, я не их менеджер, — сказал он. — Но я заплачу за вашу выпивку, если вы мне объясните, что у них не так.
— К Ровене стоит прислушаться, — сказал Ричард. — Она ходит на все рок-тусовки в городе. И во все клубы.
— Что, богачка? — спросил старик.
Ровена засмеялась.
— Да едва ли. Я же не плачу за вход. Меня проводят друзья. Ну, вы знаете, как бывает.
— Знаю, — сказал он с усмешкой, — знаю, каково было в тридцатые годы в Нью-Йорке околачиваться там, где играл джаз.
Ровена отпила из бокала. Друзья из Оксфорда ни за что не узнали бы ее вот такую — без косметики, раскованную, расслабленную, в потертых джинсах. Она казалась еще моложе, чем на самом деле, похудела, говорила низким голосом, длинные волосы завязывала хвостом. В общем, выглядела потрясающе.
— Так вы хотите знать, почему не стоит иметь дело с «Мьюзика рекордс»? — нагло спросила она. — Прекрасно, объясню.
Через десять минут она со сверкающими от возбуждения глазами все еще рассуждала о полудюжине неучтенных в каталогах группах.
— Хватит, хватит, — засмеялся Ричард, накрывая рукой ее руку. — Он уже понял.
— Все нормально, — сказал пожилой человек. — А что ты делаешь, девочка, когда не борешься за первый ряд на концерте?
Она пожала плечами:
— Да ничего. Я хочу работать в музыкальном бизнесе, но не могу устроиться. Пытаюсь, пытаюсь… А вы кто?
Ричард улыбнулся, а американец вынул визитную карточку с золотым обрезом из туго набитого портмоне.
— Меня зовут Джошуа Оберман, — коротко представился он. — Слышала?
Ровена почувствовала, как краска залила ее с головы до ног. Джошуа Оберман — легенда в музыкальной индустрии, президент «Мьюзика рекордс» в Соединенном Королевстве.
— Да, сэр.
— Я же сказал, меня зовут Джошуа. Так что не умничай. Завтра в десять утра зайди в отдел кадров, я нанимаю тебя, — добавил он. Потом поднялся, собираясь уходить.
— А в каком качестве? — с глупым видом спросила Ровена.
— Будешь искать таланты, — коротко бросил Оберман. — А ты как думала?
День, когда Ровена открыла дверь «Мьюзика рекордс» в качестве сотрудника фирмы, был самым счастливым в ее жизни. Она осмотрела вестибюль, оформленный в авангардном стиле, — черная кожа, полированный хром, молодые хипповые секретарши, картинно снующие, будто на сцене, телеэкраны на стенах, из которых неслась музыка, и Ровена поняла: вот здесь ее место.
Ничто не могло испортить настроение в этот день. Ни самоуверенная чопорная особа в отделе кадров, записавшая ее данные, но все-таки позвонившая в офис президента за подтверждением, что Ровена не самозванка; ни враждебность сотрудников отдела, даже не пытавшихся изобразить добрые чувства к новому конкуренту; ни малюсенькая келья, выделенная ей под офис; ни мизерная зарплата, означавшая — она останется в той же убогой квартире.
Ровена готова была работать до кровавого пота на «Мьюзика рекордс». Ей дали шанс.
— Привет, добро пожаловать в нашу команду, — сказал Мэтью Стивенсон совершенно бесстрастно.
Он махнул рукой на глубокое кресло, обитое мягкой лоснящейся кожей, в углу огромного офиса. Солнце широким потоком лилось в окна, выходившие на Темзу, освещая стереосистему, представлявшую собой настоящее произведение искусства. Диски в золотых и платиновых рамках покрывали всю степу.
— Я возглавляю отдел, мы занимаемся артистами и репертуаром, — вздохнул Стивенсон.
Толстый, лысый, с крючковатым носом, он давно работал в этой сфере и сам любил подбирать людей. Но Оберман брал кого хотел, и, видно, девчонка ему понравилась.
Такое не впервой, Стивенсон уже навидался сотрудничков — кто-то западет в душу Оберману, приглянется на концерте или пошлет трогательное письмецо, — а он всегда жаждал открыть нового Дэвида Джеффина. Новобранцев он впихивал в отдел маркетинга или в международный — и ничего не поделаешь. Они обычно протягивали несколько месяцев, некоторых хватало даже на год, а потом им становилось неинтересно и они сами уходили. Кого-то увольняли после приличного срока. Стивенсон не сомневался: девица — такой же вариант. Но что делать? Старик-то капризный.
— Эго значит, мы ищем талантливые группы, помогаем им формировать репертуар, подбираем для них песни. Но в наше время важнее даже не сами песни, а хороший продюсер. Ясно?
Ровена горячо закивала. Конечно, она и сама все это знала, но не хотела показаться нахальной.
— Твоя работа, — продолжал босс, — слушать записи, которые нам присылают энтузиасты, они все еще не перевелись, и отправлять обратно но почте с красиво сформулированным отказом. А вечерами ходить по разным местам и выискивать группы.
— А если вдруг кто-то пришлет хорошую запись?
— Хорошие обычно играют вживую, и их хоть раз кто-то услышал бы. И менеджер на что? Понятно?
Ровена закинула ногу на ногу. Она не хотела раздражать босса, но ничего не могла с собой поделать.
— Тогда зачем вообще тратить время и слушать записи?
— Ну, вдруг я ошибаюсь, — ответил Стивенсон, неприятно ухмыльнувшись, и протянул ей липкую руку. — Добро пожаловать в музыкальный бизнес.
Он не ошибался. Через три дня Ровена совершенно ясно поняла это. Секретарша, обслуживавшая кроме нее еще четверых, снова втащила огромный мешок с записями, и Ровена тоскливо уставилась на него. Сначала, желая быть абсолютно честной, она слушала каждую пленку до половины, потом обнаружила — вместо одного мешка уже скопилось два, потом три, и ей ни в жизнь не справиться с такой горой работы. Теперь она крутила только одну песню. В конце концов коллега, Джек Рич, пожалел Ровену.
— Слушай, детка, — сказал он, сдвинув ее наушники. — Тридцать секунд, попятно? Тридцать секунд. Тебе придется прослушать сотни молокососов, а еще бумажки, а еще группы, действительно стоящие, которые играют на танцульках. Девяносто процентов из того, что в этих мешках, давно распалось, этих групп нет.
Он схватил пленку, которую она слушала, и поднес к ее глазам:
— Посмотри на дату. Сентябрь. Пять месяцев назад. Вот сколько времени пленки шли к нам.
— Тридцать секунд? — повторила Ровена.
