Барбара Вуд - Пророчица
Хангерфорд заволновался.
– Ах, ну, не думал….
– Вы позвонили одному торговцу в Каир и сообщили, что найдены свиток и корзина и что, по вашему мнению, изначально этот папирус находился в корзине.
Зик наклонился, будто намереваясь почесать лодыжку, но, когда он выпрямился, Хангерфорд увидел, как перед ним сверкнуло лезвие ножа.
– Что ты видишь? – спросила Эрика Хэйверз, с волнением глядя на то, как Человек-Койот гадает на священном дыму.
Не дождавшись ответа от индейского шамана, она принялась наблюдать за происходящим вокруг бассейна, у которого собралась все семья: трое ее взрослых детей с супругами и внуки в возрасте от нуля до двенадцати лет. Все они пришли праздновать Рождество и Новый год. Это был жутко холодный декабрьский день, и вода в бассейне подогревалась, на фоне ясного неба Нью-Мексико был заметен пар, поднимающийся с поверхности теплой воды, а вокруг головы Человека-Койота клубился дым от мескитового дерева, тлеющего в священной чаше.
Он собирался предсказать будущее.
Эрика снова обратила внимание на шамана, с нетерпением ожидая его ответа.
В последнее время она начала ощущать какую-то пустоту в своей душе, как будто в ней стало не хватать жизненно важной составляющей. Она попыталась заняться медитацией, обратилась к астрологии, пыталась установить связь с ангелами, но все занятия не искоренили этого ощущения. Голод, сидевший внутри Эрики, казалось, призывает ее обратиться к древней духовной пище, которая прошла испытание временем.
И вот она встретила шамана-индейца на представлении, посвященном искусству местных жителей. Его христианским именем, которое было навязано всему его народу еще около ста лет тому назад законом бледнолицых, стало Люк Пиньеда. Однако его род наградил его именем Ицапа, что означало Человек-Койот. Шаман был предводителем племени Антилопы и, следовательно, духовным и политическим лидером в своей деревне. В его обязанности входила забота о Духах невидимых жизненных сил. От Человека-Койота Эрика узнала о Латику – матери, сотворившей мир, и о том, каким образом появился человек, когда его потомки, что обитают в нижних слоях Земли, стали проталкиваться на поверхность, пожелав жить в солнечном свете.
– Что ты видишь? – снова спросила она.
На этот раз Человек-Койот потряс головой и его длинные белые косы рассыпались по рубашке.
– Все плохо, миссис Хэйверз. Мир определенно приближается к своему концу.
Она испуганно посмотрела на него.
– Вы видите это в дыме?
Он поднял глаза, которые казались почти бесцветными. Говорили, что глаза старика выгорели на солнце.
– Нет, этого в дыме нет. Дым пуст.
И тогда она поняла: причина крылась в Духе невидимых жизненных сил, исчезнувшем из пуэбло Акома. Полиция утверждала, что это кража, однако лекарь заявил, что Дух сам ушел под землю, потому что приближался конец света.
– Он Сойял. Дух кризиса, – объяснил Человек-Койот. – Сойял появляется в момент зимнего солнцестояния, знаменуя начало сезона духов. Он первым выходит из кивы и идет через все деревню, подготавливая дорогу для остальных духов, собирающихся возвратиться из невидимого мира. – Неделю назад Человек-Койот побывал в киве, готовясь к появлению духа в день солнцестояния, однако Сойяла там не обнаружил. – За все историю моего племени такое случается впервые: Возвращающийся Дух не появляется. И поэтому остальные духи не могут выйти из кивы и благословить мой народ. Это очень плохо.
Эрика хотела задать еще один вопрос, но заметила, что на террасе появился слуга и пошел к Майлзу, который в этот момент переворачивал мясо на барбекю. Она вспомнила о подарке, что приготовила мужу на Рождество.
Ей хотелось, чтобы в этот раз ее подарок был необычным. Ведь она собиралась дарить его в последнее Рождество второго тысячелетия. И поэтому, прочитав о том, что на продажу выставлены около двадцати тысяч титулов владельцев поместья, она решила, что остановится на этом подарке. Несмотря на то что владение титулом не означало владения землей или того, что новый собственник сможет собирать налоги, люди, покупавшие такой титул, даже американцы, получали право называться лорд или леди поместья. И, хотя эти слова ласкали слух, Эрика знала, что не сможет ужиться ни с каким титулом. Потому что мечтала она только об одном. Однажды, в тысяча девятьсот девяностом году, Майлз прочел заметку о том, что по рекордной цене в двести двадцать восемь тысяч фунтов стерлингов в Стрэтфорде-на-Эйвоне продается землевладельческий титул. Майлз признался тогда, как сильно он хочет получить такое звание. Эрика не забыла слова мужа и стала надеяться, что подобный титул снова будет выставлен на продажу.
Так и произошло. Но, когда она думала о необычном документе, прибывшем из Лондона, в ее голову вползла мысль о том, что она стала небрежно относиться к деньгам. Она все реже вспоминала о тех временах, когда ей с огромным трудом удавалось наскрести тридцать три цента на литр молока.
Ее вдруг охватила непреодолимая тоска по простой жизни. По былым дням. По временам, что были до того, как Майлз превратил компьютерную операционную систему, произведшую в мире технологий настоящий фурор, в состояние ошеломляющих размеров.
В ее голове зазвучали слова, сказанные в то утро Человеком-Койотом: «Разве вы не тянетесь к свету – вы, окруженные темнотой? Разве вы не ищете дорогу домой?» И, осознавая, каким огромным материальным богатством она окружена, Эрика мысленно ответила: «Да, я ищу дорогу домой».
И в следующее мгновение она поняла, что действительно ищет путь к своему дому. И сама поразилась этому откровению, его простоте и в то же время его глубокой истинности.
Но где же был этот дом?
Не здесь, не в плену страсти к материальным ценностям.
Где же тогда?
Дом находится в прошлом, в минувших годах, в том, что существовало еще до… До чего?
Эрику охватило второе откровение, такое ясное и потрясающее, что она резко выдохнула. До войны…
Теперь все прояснилось. Она увидела семя зародившихся внутри нее сомнений.
Эрика поняла, что на самом деле не открыла ничего нового, что она жила с этим долгие годы, точнее, последние тридцать лет, в течение которых заботилась о своей семье, о Майлзе Хэйверзе, человеке, ставшем легендой. Правда открылась ей уже давно, просто Эрика сама же похоронила ее.
Человек, за которого она вышла замуж в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, за один день до того, как он отправился во Вьетнам, был вовсе не тем человеком, что вернулся позднее.
Эрика знала, что война калечит тысячи жизней. Но каким-то образом она ощущала, что случай с Майлзом был уникальным. Время, которое Майлз провел во Вьетнаме, повлияло на него не так, как на других; когда он вернулся домой, на нем не было ни царапины. Не снились ему и типичные послевоенные кошмары, он не кричал во сне, как другие солдаты, по рассказам их жен. Майлз спал как младенец. Он не нуждался в психологической помощи, не стремился к поддержке товарищей; у него не было психических припадков; он не испытывал депрессии, равно как и чувства вины. По сути, Майлз вернулся с неведомыми ему прежде амбициями и странным оптимизмом, и это тогда несколько встревожило ее.
