Изабель Миньер - Обыкновенная пара
Я вздрагиваю. Мне страшно.
— Туда?
— Конечно. Вернусь домой, там мне будет лучше…
Так ли я понял? Нет, только не это…
— Туда? В Гваделупу?
— А куда, по-твоему? Там моя семья. Мне не прожить на то, что приносят книги, там я найду работу, а мама будет сидеть с Марион. И потом, дома я не буду чувствовать себя одинокой, меня во всем поддержат.
— Ты… ты шутишь?
— Вовсе нет. Это единственный выход.
— А как же твои книги? Если ты уедешь так далеко…
— Господи, Бенжамен! Пора бы уже знать, но поскольку не знаешь — довожу до твоего сведения: давно изобрели Интернет. Бывать здесь раз в год вполне достаточно. А если прилечу во время каникул, возьму с собой Марион и ты сможешь провести с ней недельки две…
Две недели? У меня мороз по коже. Весь заледенел.
— Беатрис, ты шутишь? А как же право родителей по очереди быть с ребенком?
— Это ты шутишь! Если ты меня бросаешь — у тебя никаких прав. Ну и если так случилось, что моя семья живет за морем, а Марион еще маленькая, мне ее и отдадут. Без проблем. Ты же получишь единственное право проводить с ней месяц во время летних каникул. Вот и все. А что, по-твоему, мне делать? Бросаешь жену — пожинай плоды. Или как ты думаешь?
Я уже никак не думаю. Я убит, и голос у меня какой-то чужой и странный. Сам его не узнаю.
— Ты уверена… Беатрис, ты сама-то в этом уверена?
— Да. У Одиль есть подруга адвокат, и когда ты стал… стал отдаляться от меня, я все у нее узнала.
— Я имел в виду… Ты уверена, что хочешь вернуться домой?
— Ну да. Ты меня бросаешь, я останусь одна с Марион… конечно же, мне не обойтись без поддержки семьи, без поддержки матери.
Без поддержки матери? Ее матери? Да ведь едва только выдастся свободная минутка, она сразу принимается поливать мамашу грязью! Та, мол, заела ее жизнь, никогда ее не понимала… А теперь, значит, Беатрис хочет к ней вернуться? Вместе с Марион…
— Ты вдруг так полюбила свою матушку?
Она закатывает глаза и пожимает плечами. Обычно она сначала пожимает плечами… Свидетельство большого волнения.
— Мама точно меня поддержит. Мы только из-за тебя перестали с ней ладить.
Вот это новость!
— Бенжамен, не хотелось тебе говорить, но мама считает тебя чересчур мягкотелым, слишком медлительным и недостаточно зрелым для воспитания ребенка. Ты все равно оказался бы не способен хорошо воспитать Марион, потому что не умеешь ей ни в чем отказать.
А…
— Только твоя мать так думает или ты тоже?
— Мне очень жаль, Бенжамен, не хочу тебя расстраивать, но мама права: ты вконец избаловал бы Марион. Ты не умеешь сказать «нет».
Та-а-ак… Значит, в этом она согласна с жирной свиньей…
— Тебе давно пора посмотреть на себя со стороны, Бенжамен. Сегодня женщины не потерпят того, что терпели их матери. Забудь о домашнем рабстве! Я имею право на собственное мнение и имею право его тебе высказывать. И имею право на то, чтобы меня выслушали. А у нас иногда… Понимаешь, иногда все так, как будто меня нет… И для меня это просто ужас — говорить в пустоту. Ты ведь даже не слышишь, что я говорю!
— Например, когда ты говоришь, что надо купить аптеку?
— Да, аптеку! Хотя бы и аптеку! У тебя, между прочим, диплом фармацевта, а не бакалейщика! Когда я говорю, что надо купить лавку… то есть аптеку… или когда я говорю, как мне лучше в постели, ты… тебе на это наплевать! Вот если бы я с тобой все время соглашалась, тогда бы ты, наверное, меня слушал…
Она вдруг прижимается ко мне.
— Бенжамен, ты мне нужен, я хочу, чтобы мы были вместе… Мне не хочется разлучать тебя с Марион. Одна только мысль об этом разрывает мне сердце. Одиль говорит, что Орельен очень изменился, ему так не хватает детей…
Орельен? Тот самый, что трахается как кролик?
Ну, знаете, этот счастливчик имеет право видеть своих детей раз в две недели. Ему-то на что жаловаться!
— Если ты уйдешь от меня, я буду очень, очень несчастна! Я буду брошенка!
Брошенка? Я от нее уйду? Кто из нас кого бросает? Я запутался.
— Бенжамен, если ты постараешься, у нас все получится… Мы ведь любим друг друга, а это главное!
Любим? Это любовь?
Я совсем иначе представлял себе любовь. Более красивой, более нежной, более теплой…
Она гасит свет.
Ее язык у меня во рту. Полное обследование изнутри. И ее руки, и ее дыхание…
— Ну же, Бенжамен, приласкай меня — и я тебя прощу…
— За что простишь?
— За то, что довел меня до слез. Иди сюда, иди, будь как дикарь, я обожаю по-дикарски…
А я нет. Это, пожалуйста, без меня. Никакого зверства, никакой борьбы, никаких сражений, никаких победителей. Я не могу так. Мне противно, мне омерзительно, меня тошнит.
— Давай, давай, мой зайчик, проси у меня прощения!
Зайчик… Кстати, а как это — «трахаться как кролик»? Может, это приятно, спокойно…
— Беатрис, я не могу. Что-то мне нехорошо, тошнит…
— Отравился, когда обедал с этой жирной свиньей?
Разумеется. Ничего другого не приходит на ум.
— Нет, ты все-таки постарайся для моего удовольствия! Доставить мне удовольствие… разве тебе не хочется? Иди ко мне, Бен, ну, залезай же на меня, давай, начинай, прон…
— Не могу… Меня сейчас вырвет…
— Выпей лекарство! Ну же! Бенжамен! Какой ты, к черту, аптекарь!
Я вскакиваю как ошпаренный.
Добегаю до ванной как раз вовремя.
Меня рвет.
Облегчив желудок и душу, спускаю воду.
Потом долго и тщательно умываюсь. Потом закрываю дверь на замок и сажусь на пол, долго сижу в ванной на полу, обхватив голову руками. Очень долго.
Обхватив голову руками.
И в конце концов… мне удается заплакать.
Тихонько. Тихо-тихо, как осенний мелкий дождичек. Воспитанные мальчики не плачут громко.
Я плачу совсем тихо.
Я плачу.
Обхватив голову руками.
10
Философия, возбуждающая чувственность
Я возвращаюсь домой с небольшим пакетом в руках. Мой маленький пакетик… моя маленькая тайна. Еще бы не тайна! Иду и думаю, до чего же это будет интересно…
Сегодня утром Беатрис попросила меня сходить в наш книжный и посмотреть, остались ли в продаже ее «Писи-каки». Да, остались. И было так странно увидеть в общественном месте такую знакомую книжку, ту самую, что лежит на тумбочке у постели Марион, ту, при создании которой я присутствовал.
Продавцу показалось, что «Писи-каки» меня заинтересовали, и я смутился. И сказал: «Нет-нет, я только посмотреть…» Он подумал, что я сомневаюсь, покупать ли, и поспешил сообщить, что, по его мнению, колебаться не стоит: «Знаете, эта книжка больше нравится родителям, чем детям». Я с серьезным видом кивнул и поставил «Писи-каки» на место.
