Люсьен Гольдберг - Девочки мадам Клео
Следующая неделя, которую они провели вместе в Париже, снимая номер в «Крийоне», была самой пьянящей порой всей его жизни. Днем они занимались любовью и спали. Ночью гуляли по улицам на Левом берегу, обедали в дешевых кафе и танцевали вдвоем в странных полутемных клубах, где две женщины, во всяком случае два человека, которые вроде бы были женщинами, могли, обнявшись, танцевать до зари. В их последний день она назвала ему свое настоящее имя, и только потому, что он умолял ее уйти от мадам Клео и жить с ним, пока он не разведется с женой.
Сюзанна Беатриче Слайд. Его милая Сью-Би. Человек, во власть которому он отдал свою жизнь. Жизнь, которая без нее была бы пуста и бессмысленна. Самое малое, что он обязан был сделать для нее, это обеспечить забвение ее прошлого. И невозможно было выполнить этот долг лучше, чем держать под контролем все, что может рассказать о ее прошлом мадам Клео.
4
Питер на несколько минут опаздывал на ленч с Федалией. Ожидая увидеть счастливое лицо, он скользнул взглядом по обитой красной кожей скамье в «Рашен ти рум», с удивлением обнаруживая, что Федалия с суровым видом смотрит в бокал с вином, явно чем-то омраченная.
Он так и сяк вертел головой, стараясь заглянуть в ее скрытое полумраком лицо, чтобы определить его выражение.
– С тобой все в порядке? – спросил он самым деликатным тоном.
– Нет, – ответила она, не поднимая головы.
– Что случилось? – спросил он, – ведь я твой центр по урегулированию кризисных ситуаций.Отчего ты мне не позвонила?
Она медленно подняла на него глаза:
– Кризис только что зародился.
Федалия повела взглядом вокруг себя, словно хотела убедиться, что ее слова никем не будут услышаны.
– Скажи, Питер, ты умеешь хранить тайны?
– Ты же знаешь, что умею, Фидл.
– Ладно. Я сгораю от нетерпения сообщить тебе одну новость. Только обещай мне никому не говорить, от кого ее услышал.
– Обещаю, – небрежно заверил Питер, поднимая вверх открытую ладонь.
– Сегодня утром мне звонила Венди Клэруайн. У нее есть проект. Пока он держится под большим секретом. Она сообщила мне о нем фрагментарно, да и то только потому, что мы будем публиковать выдержки.
– Может, не стоит посвящать меня, Фидл, – сказал Питер, потом широко улыбнулся. – Хотя если честно, то очень бы хотелось, чтобы ты все-таки ввела меня в курс.
Она подалась вперед, насколько это позволяла ее пухлая грудь.
– Мадам Клео решила написать мемуары, – прошептала она.
Питер переварил эту весть в одно мгновение.
– Черт возьми, – медленно проговорил он. – Как это так получилось?
– Целый букет побудительных мотивов, насколько я поняла, – объяснила она, не отводя взгляда от Питера. – Но важно не это.
– Да? – удивился он, задерживая вилку на полпути ко рту.
– Она заплатит ни много ни мало – миллион – тому, кто сможет изложить от ее имени пикантные тайны, которые она собирала годами.
Федалия вонзила вилку в нежные блины, как бы ставя восклицательный знак.
– Вот это работа! – воскликнул Питер.
Федалия кивнула.
– Кто издатель?
– «Хэддон», конечно.
– Писателя они утверждают?
Федалия кивнула. Рот у нее был набит. Она проглотила и сказала:
– Сначала мадам Клео, потом Доусон Сегура – известный наш борец за нравственность и культуру в журнальном деле.
– Что ж! Это правда увлекательно, – сказал Питер самым беспечным тоном.
Он понимал, к чему клонит Фидл, но ему хотелось услышать это от нее самой.
– Ты что, Питер, специально идиотом прикидываешься или как?
– Извини, не понял.
Федалия положила вилку на стол и вздохнула.
– Этот проект – для тебя, милый. Если когда-нибудь существовали созданные друг для друга рассказчик и писатель, так это мадам Клео и Питер Ши. Все, что тебе надо сделать, это позвонить Венди и сказать, что ты готов взяться за работу. Она обалдеет. Таким образом, она получит двойные комиссионные, одного из лучших писателей Америки, а ты... ну ты понял. У меня уже слюнки текут.
– Но, Фидл, я уже писал о Клео... во всяком случае, о девушке с бездонными глазами... раньше.
– Не виляй, – взяв палочку, сказала Фидл, – что ты думаешь о книге?
Питер пожал плечами.
– Сколько времени, на твой взгляд, займет весь этот процесс? Я имею в виду – когда должна выйти книга?
Вилка в руке Федалии зависла в воздухе..
– Значит, ты согласен? – спросила она с улыбкой.
Питер сделал большой глоток вина и подумал, действительно ли он поднялся на ноги, научился не щадить себя настолько, чтобы вот так взять и признаться, что он что-то хочет, пусть даже это «что-то» очень желанное. В былые дни, до того как он чуть было совсем не сошел с ума, ему претило откровенничать, что называется, «светиться». Если ему хотелось чего-то, он делал нужные телефонные звонки, выжимал одолжения из тех, кто ему был обязан, и делал прозрачные намеки тем, от кого зависело решение вопроса. Все, что угодно, но только не честность. Стоит допустить, чтобы кто-то понял, что тебе что-то от него позарез нужно, и ты сразу становишься уязвимым. Это все равно что рассказывать о своей нужде направо и налево. В прошлой жизни это была его единственная мотивация.
Потребность отомстить за увольнение побудила его добиться приглашения на журналистский раут, устраиваемый Белым домом. В тот вечер он, облаченный в смокинг, совершал челночные рейды по залу, чтобы все, кого видел он, знакомые и незнакомые коллеги, знали бы, куда он вхож и что он отнюдь не неудачник. Знали бы, что его, Питера Ши, все еще приглашают на важные торжества.
Пьяный, он продефилировал к эстрадному помосту большого зала одной из вашингтонских гостиниц и вырвал микрофон у опешившего дуайена журналистского корпуса Белого дома. Там, на глазах у конгрессменов и сенаторов, членов кабинета министров и представителей мировой прессы, он повернулся к президенту Соединенных Штатов и принялся рассказывать ему о своих обидах и пережитой несправедливости. В своей сумасшедшей тираде он начал описывать экзотическое любовное свидание во французском дворце языком столь метким, что ни одна душа в зале не отважилась пошевелиться. Вероятно, до сознания присутствующих дошло вдруг, свидетелями чего они являются, и весь зал обуяло яростное возмущение. Сквозь пелену гнева он услышал рев, почувствовал, как его за плечи схватили чьи-то грубые руки и кто-то что-то говорил. Его, все еще суесловящего, стащили с помоста. Потом провал в пустоту.
Он не читал, что писалось в прессе о его профессиональном самоубийстве, равно как не смотрел вечерние новости.
Позже его врач в Сильвер-Хилл рассказывал ему, что с ним случилось, но только в пределах ответов на его вопросы и в том объеме, который пациент мог безболезненно выдержать. Всякий раз врач предупреждал Питера, что заострять внимание на этом – значит замедлить выздоровление. Ему предстояло многому научиться, чтобы начать жить заново. В больнице он провел целый год. Чтобы ответить на предложение Фидл о сотрудничестве, потребовалась неделя. На то, чтобы согласиться написать для ее журнала эссе о своем крушении, – месяц.
