Хосе Антонио Бальтазар - Счастливые слезы Марианны
— Да, но моя фирма — строительная.
Человек на другом конце провода добродушно рассмеялся.
— Я понимаю, мой звонок может показаться вам более чем странным, хотя, уверяю вас, я отдаю себе полный отчет в том, с кем я разговариваю и с какой целью хочу отнять у вас полчаса. И, ради Бога, не подумайте, что я ищу встречи с вами из меркантильных интересов. Повторяю, мой интерес чисто творческий.
Луис Альберто, подумав, предложил Альфонсо Кесаде повидаться через час в ближайшем кафе «Фламинго» и назвал адрес.
Он не любил тянуть с тем, что попахивает неизвестностью.
Глава 31
Там они и встретились.
Луису Альберто понравился чуть сутуловатый плечистый бородач в темных очках. Он говорил с небольшим карибским акцентом: Мексика — место встречи многих стран испанского языка.
Обменялись визитными карточками.
— Может быть, вас удивит то, что я скажу вам, уважаемый дон Луис Альберто. Но я хотел бы предложить вам сотрудничество в создании сценария телевизионного сериала о жизни современной семьи.
Луис Альберто расхохотался.
— Соавторство в качестве кого?
— В качестве прообраза героя и соавтора в написании сценария.
Луис Альберто удивленно захлопал глазами. Он и его семья — тема для телевизионной сплетни? Да он что — сумасшедший, этот скромно улыбающийся и, по всей видимости, не такой наивный сценарист, поглаживающий усы так, будто они у него приклеенные и вот-вот отвалятся!
— Вот уж неожиданное предложение! Но почему именно я? — вежливо спросил он, в то же время подумав: «Может быть, он узнал от кого-нибудь о моих литературных упражнениях?»
— Видите ли, я одержим идеей создать мексиканскую «Сагу о Форсайтах»…
Альфонсо (он же — Блас) Кесада неторопливо закурил сигару и смущенно улыбнулся, словно понимая, что его слова могут быть приняты за слова самонадеянного идиота.
— Неделю назад я случайно наблюдал церемонию венчания в храме святого Иеронима…
«Значит, он был в храме падре Адриана», — несколько примиряясь с ситуацией, подумал Луис Альберто.
— Одна из женщин, — продолжал Кесада, — по-видимому знакомая с историей вашей семьи, рассказывала своей спутнице настолько удивительные вещи, что я не мог не встретиться с вами в расчете, по крайней мере, на вашу снисходительность к моему дерзкому предложению…
Телевизионные «мыльные оперы» Луис Альберто ненавидел так, как служащий, отдыхающий в конце недели в гамаке, ненавидит осу, жужжащую над самым ухом и готовую впиться в нос.
Однако, подтрунивая в душе над женщинами дома, он лишь единожды в присутствии своих милых домашних высказал несколько крепких слов в адрес «мыльных опер», о чем весьма потом сожалел.
Чоле, которая очень любила «Просто Марию», посмотрела на него так, как смотрят на малышей, которым позволяют болтать всякую чепуху лишь потому, что они несмышленыши.
На Рамону магическое воздействие имела «Моя вторая мама» — в перипетиях этой бесконечной истории она находила отзвуки своих переживаний. Мнение Луиса Альберто она просто не услышала. Или не захотела услышать.
А Марианна, обладавшая достаточным чувством юмора, чтобы понимать всю розовую сентиментальность этих бесконечных телесерпантинов, находила, однако, весьма любопытным сериал «Дикая Роза», считая даже, что исполнительница главной роли Вероника Кастро похожа на нее, какой она была лет пять-семь тому назад.
Ко всем этим вещам подходило пришедшее ему однажды на ум еще в университете определение «Бедная мать, обделенные дети», — так он и называл подобные телесериалы в кругу друзей.
— Откровенно говоря, я не отношу себя к числу поклонников телесериалов, — сказал он новому знакомому. — Впрочем, мне известна статистика, свидетельствующая о том, что огромное число телезрителей влюблены в них.
— Люди бегут от жестокой реальности повседневной жизни в условную, более человечную реальность телевизионного Зазеркалья, — несколько выспренно, но довольно образно заступился за массового телезрителя Кесада.
«Говорить-то все умеют, — подумал Луис Альберто, — а вот что ты умеешь делать?»
Словно прочитав его мысли, Кесада сказал:
— Очень хочется сделать фильм простой. Но не обязательно для массового зрителя. Собственно, все зависело бы от главной идеи и отбора эпизодов… От вкуса и от уровня литературного сценария.
Кесада приметил заинтересованный живой огонек во взгляде собеседника при последних словах. Это подтверждало обмолвку Диего Авиллы о том, что Луис Альберто «пописывает».
— Признаюсь, на протяжении нескольких лет я делаю наброски того, что назвал бы семейной хроникой. Но это настолько личное…
— Ну вот, видите! — совершенно достоверно обрадовался Кесада. — А что касается «личного», так ведь это замечательно! Чутье не обманывает меня. Я сказал себе: ничего не получится, пока ты не найдешь достоверный материал. Это не означает, однако, что в фильме должны быть сохранены реальные имена и фамилии. Речь ведь идет не о документальном, а о художественном кино…
На какой-то миг Кесаде показалось, будто в нем проснулось то, что все эти годы он так старательно и жестоко изгонял из своего сердца природную любовь к искусству кино.
Этой жестокостью к воспоминаниям о своей юности на Кубе, где он удачно начинал работать помощником режиссера на киностудии, он хотел подавить в себе малейшую слабость, которая бы вновь поманила его к юношеской мечте.
То унижение на допросе в секторе по борьбе с буржуазными предрассудками, выселение из дома, заболевание и смерть матери, поджог, который он совершил, чтобы отомстить клеветнице, бегство с Кубы и его криминальная судьба в Мексике навсегда отрезали путь к мечте.
Он не желал парить в облаках. Он не верил в себя — кинематографиста. Он знал: ожесточившееся сердце плохой помощник в искусстве.
Он хотел твердо стоять на земле.
Любой ценой добыть деньги. Много денег. И когда на Кубе произойдут перемены (а ждать их осталось недолго), он знает, куда их поместит на родном острове. А вернется он на Кубу непременно. Собственно, во имя той, дальней цели он и устраивает нынешние краткосрочные гастроли.
А деньги…
Вот они перед ним — сидят и пьют кофе, не догадываясь, что вокруг плетется паутина… Точно так же, как Луис Альберто «просвечивал» незнакомца, пытаясь на «рентгенограмме» увидеть то, чего не увидишь снаружи, Кесада сверял свои сведения о нем с впечатлением от личной встречи.
Его «детектор лжи» показывал почти полное соответствие слов Диего Авиллы, обмолвок Вивиан и реакций Виктории: это цельный, открытый человек. Человек чести — вот это и есть слабое место, слуховое окошко, через которое можно подобраться к его капиталам…
