Мария Арбатова - Мобильные связи (сборник)
Выйдя из ванной, застала мирно сопящего в постели Веню и курящую Беби на балконе. Мой рассказ не произвел на нее ни малейшего впечатления:
– Ой, я вас умоляю! Вы что, его не знаете?
Видимо, она его знала лучше.
– За мной сейчас приедет машина, будет здорово, если вы останетесь, – мягко предложила я.
– Никак не получится, – покачала головой Беби, – я завтра в Сочи улетаю, а мне еще вещи собрать, с подругами потрындеть… и вообще…
Утром на сто процентов воскресший Веня жаловался, что эта сволочь приезжала за деньгами на отдых. И спрашивал, что делать… Я советовала больше не давать денег, а при их избыточной массе переводить на счет детского дома. Веня надувался…
А тут еще Миша прилетал из Америки и врывался в автопробегскую идиллию «творческими муками».
– Вспомни, как началась карьера Пугачевой. С проходной песни «Посидим-поокаем…», – поучала я, – потом она на несколько лет ушла под лед и появилась уже с песней «Арлекино» и новым образом. У Пугачевой была такая возможность. У тебя – нет. Ты настолько интересней того, что поешь, что если сразу не заявишь работоспособный имидж, уже не будет времени его менять.
– И что ты предлагаешь? – капризным голосом звезды, недовольной продюсером, спрашивал он.
– Я тебе предлагаю уже сделанные песни тихонечко продать совковым сериалам и «мыльным операм», там они схаваются. Но для концертного репертуара их надо «засыпать и забыть»… До того как ты поймешь, какие тексты тебе петь, какие не петь, тебе надо понять, кто ты. Потому что работать надо с реальным образом. Главный закон пиара: «ничто так хорошо не продается, как чистая правда».
– И как ты видишь правду? – кривил он губы.
– Твои диски распадаются на шансон и КСП. КСП давно ассоциируется с плохо помытыми шестидесятниками, у которых уже лет 20 не стоит. А вот твой шансон должен быть интеллигентней и информативней общего уровня шансона. От твоей морды и фамилии зритель ждет «романса, истории». Сегодня в России пуста ниша лирического интеллигента, в том числе и в шансоне.
– Да я и так звезда в Америке! – вспоминал Миша, чтобы, как Веня о Беби, не слышать правды о своем настоящем и будущем.
– Чтобы стать даже не звездой, а метеоритом, необходимо изъять идиотскую американскую жизнерадостность и работать с томностью.
– Фигня! Ты просто меня плохо знаешь! Всякий раз, когда я начинал что-то подобное, мне тоже говорили, что это нереально, а я выигрывал! – настаивал Миша.
– На уровне твоего столкновения с рынком масса и скорость не предполагают корреляции на твою личную и психологическую успешность. На уровне конкуренции в «русской Америке» победить легко. Это все равно что главврачу психушки выйти победителем в конкурсе на лучшего Деда Мороза, соревнуясь с пациентами. Ты стал «артистом», эксплуатируя психические девиации эмиграции. Тебе достаточно было оказаться менее тревожным, чем твой зритель, и зрителю становилось хорошо от одного этого.
– Так я и здесь менее тревожен, чем остальные. Я и здесь пример! – поднимал Миша густую бровь.
– В России совершенно иной рынок. Россия в пассионарной истерике. Тридцатилетние уже выбили плечом сорокалетних, а их потихоньку вышибают двадцатилетние. И дело не в интеллекте, а в типе реакций, в смелости, в ощущении времени…
– И где же моя ниша, по-твоему?
– Твой успех скорее может быть связан с эффектом узнавания: «А, он из тех самых людей, которых мы тогда любили… а потом забыли в нашей жесткой жизни…» Эдакая дежа-вю…
– Но я же раскрутился с этим репертуаром в Америке!
– Все, что идет в плюс раскрутке в эмиграционной среде, идет в минус у нас. Фамилия, возраст, тип внешности, манеры, факт адаптированности в эмиграции: там это делает тебя своим, ценным; здесь – чужим, не любопытным, человеком прошлого…
Я реалистично относилась к Мишиным перспективам, поскольку мир вокруг меня резко оказался набитым эмигрантами, спланировавшими на Москву на запах денег. Они везли к нам все: старые западные технологии, сомнительные финансовые предложения, нераспроданные вовремя шмотки, уцененных врачей, теории экономического роста… Миша привез самого себя и никак не мог взять в толк, почему этот секонд-хэнд не продается.
Незадолго до него на меня спланировал эмигрант из Германии, долго представлявшийся агентом известного немецкого специалиста по счастью: смесью Карнеги и Кашпировского. Он завалил своими книгами полмира. К настоящему моменту на них и семинары приобрел самолет и десять «ягуаров»… У меня, правда, всегда возникают сомнения по поводу психического здоровья владельца сразу десяти «ягуаров», но… Интернет подтверждал сумасшедшую раскрученность немца, а агент подтверждал права на возможность заключения со мной договора на написание совместной с немцем книжки о технологии счастья. Меня, конечно, не заинтересовала идея продажи в России ввозных рецептов счастья, но я задала про это вопросы нескольким издателям. Они посоветовались с книготорговцами и ответили, что книжка такая на рынке была бы очень хороша, но только без фамилии немца и без его рецептов, а мне они договор на лучших условиях пришлют с курьером прямо завтра.
Я сообщила эту новость агенту, тот загрустил. Но перезвонил через день и предложил медицинское немецкое оборудование. Я отправила его к подруге Ире в национальный медцентр, оказалось, что у нее уже пять лет стоит немецкое оборудование более нового поколения, чем предлагает агент специалиста по счастью. Тогда парень предложил строительные материалы, косметику и поправки к конституции… финалом был звонок по поводу того, не надо ли мне перегнать из Германии подержанную машину.
Я обиженно ответила, что фанатею только по американским автомобилям… Так что в истории Мишиной раскрутки я все ждала, когда он спустится на реальный уровень перегона автомобилей с уровня перегонов рецептов счастья.
Автопробег то срывался, то цеплялся за край. Тихо сместились его даты… начали сползать с августа на сентябрь. Мягко сократились деньги и участники… Веня кричал, что это дело его чести и мы хоть вдвоем, но проедем сквозь Россию… Мне не хотелось защищать честь подобным образом, я пошла в Совет Федерации и через некоторое время получила поддержку от губернаторов. Было ясно, что под нее подтянутся и остальные звенья. Но что-то во мне устало. Перетерлась какая-то пружинка. Занудство любимого, пафос Миши, идиотизм Вени… А тут предложили на неделю слетать выступить в далекий-далекий город.
Примерно за полгода до этого у меня брал интервью журналист, такой «мальчик-колокольчик из города Динь-динь». Милый провинциал, в свои тридцать так искренне косящий под распахнутого подростка, что его даже было неловко одергивать. Он подробно расспрашивал про любовь, патриотизм, будущее человечества, смысл жизни и о том, как в Москве правильней устраиваться на работу, я честно и вежливо отвечала. А он благодарно завершил беседу:
