Мартина Коул - Две женщины
– А если, предположим, я помогла бы тебе отыскать документы Джимми и другие вещички…
Морин уставилась на нее, но тут же попыталась скрыть жадный огонек, вспыхнувший в глазах.
– Тоже мне благодетельница! Мы хотим взять только то, что нам принадлежит.
Джун весело рассмеялась:
– Хочешь сказать – то, что принадлежало Джимми? Давай не будем ходить вокруг да около, ладно? Ты хочешь получить эти гребаные бумажки или нет? Если да, то за какую цену?
– Мне кажется, цену должна назначить ты, но я узнаю, все ли согласны на эту сделку. Может, кто-то решит, что она несправедлива. Ну-ка сядь, я налью нам с тобой чего-нибудь выпить, и мы побеседуем. И предупреждаю тебя, Джун, не разевай рот на мою долю. Я могу быть очень опасным врагом.
Джун глянула в холодные глаза Морин и даже не попыталась спорить. Улыбнувшись, она села за кухонный стол и сделала вид, будто любуется сочной индейкой и хорошо пропеченным окороком с поджаристой корочкой. В глубине души она знала, что речь идет о жизни и смерти и другого выбора у нее нет. Джоуи был виновен во многих грехах, но она не допустит, чтобы его засудили за чужие делишки. Потому что сам он никогда никого не заложит. Джоуи будет тянуть навешенный на него срок – лет пятнадцать, не меньше, – в самых жутких условиях, но никого не сдаст. Потому что он такой. Дэвидсоны присмотрят за ней, а потом про них обоих забудут. Джун заранее знала, как станут развиваться события, – она насмотрелась на такие истории. Сейчас ей предстояло вступить в отчаянную сделку, от которой будет зависеть жизнь. Жизнь ее мужа.
У Айви на лице было такое выражение, от которого могло скиснуть молоко даже на морозе. Обе внучки ее жалели, потому что на этот раз беда у нее была настоящая. В спальне Сьюзен занималась делом. Аккуратно расправив бумагу, в которую были завернуты подарки, она сложила ее и убрала в свой ящик комода. Бумага была такая красивая, что хотелось ее сохранить хотя бы для того, чтобы иногда вынимать из ящика и с удовольствием рассматривать. Она любила красивые вещи, ей нравилось владеть ими.
Дэбби, с часок погоревав об отце, забыла о нем. Ничего особенного не происходило, и она решила сбегать к подружке.
Оставшись с Айви, Сьюзен навела порядок в доме, подала бабушке горячего молока с вафлями и немного виски, а затем пошла к себе в комнату и начала мечтать. После Дэбби в комнате царил беспорядок, и Сьюзен, прибравшись, села и стала молиться о том, чтобы ее папа получил двадцать лет тюрьмы. Сначала она даже надеялась, что его повесят, но потом, узнав, что теперь уже не вешают, перестала об этом мечтать. Тогда она начала представлять себе, как он будет сидеть в камере много-много лет подряд. Ей как-то сразу стало легче на сердце. Больше этот человек никогда не дотронется до нее, потому что, когда он выйдет из тюрьмы, она будет уже взрослая и сможет сказать ему, чтобы он катился куда подальше.
Счастливый вздох сорвался с ее губ. Боже, сделай так, чтобы полиция ничего ему не простила. Боже, сделай так, чтобы с него не сняли обвинение. Стук в дверь прервал ее благочестивые мольбы. Решив, что к ним стучится кто-то из соседей, она открыла дверь. Вместо соседки на пороге стоял Барри Далстон.
У Сьюзен громко застучало сердце, и она даже испугалась, что Барри услышит, как оно бьется. Ей казалось, будто голову обвевает горячий ветер, а руки и ноги словно налились свинцом. В глубине души она была счастлива, что надела новое платье, красиво причесалась и слегка подкрасилась. Она знала, что никогда еще так хорошо не выглядела.
Барри, наоборот, был одет небрежно – как обычно. И как всегда, на его губах играла улыбка.
– Счастливого Рождества, дорогуша. Как ты думаешь, что лучше – чтобы я вошел или чтобы ты вышла на улицу? Мне все равно.
Она широко открыла дверь, и он вошел в квартиру. Барри сунул ей в руки небольшой сверточек, и Сьюзен радостно заулыбалась.
– Это для меня?
Барри ухмыльнулся:
– Нет, для твоей сестры.
Увидев, как у нее на лице померкла улыбка, он притянул ее к себе и обнял:
– Конечно для тебя, для кого же еще?
Сьюзен пригласила его в гостиную. Она была рада, что привела квартиру в порядок. Бабушка крепко спала в своем кресле, погасшая сигарета прилипла к ее нижней губе.
– Давай лучше пойдем в кухню, бабушка не умеет тихо храпеть.
Улыбаясь, он прошел за ней в кухню. Подойдя к газовой плите, Сьюзен поставила на огонь чайник. У нее дрожали руки. Повернувшись, она посмотрела ему в лицо. Для нее Барри был настоящий красавец. Ей нравилось в нем все. Она любила его насмешливый взгляд – так, она считала, должны улыбаться мужчины из хорошего общества. Злая складка рта и упрямые губы были предметом ее мечтаний – ей так хотелось прижаться к ним своими губами и целовать его, целовать, пока она не потеряет сознание. В его обычно суровых глазах теперь играли озорные огоньки. Она и не знала, что его глаза могли быть такими озорными и мечтательными одновременно.
Сьюзен видела в нем то, что ей хотелось видеть, и, как большинство влюбленных женщин, придумывала свой собственный образ любимого мужчины. Барри прижал ее к себе и крепко поцеловал в губы. Она откликнулась на его ласку. В его объятиях ей было так хорошо – в них она чувствовала себя в безопасности. Именно такое чувство внушал ей Барри Далстон. С ним она не боялась своего отца. Не боялась никого.
Его язык шарил у нее во рту. Сьюзен отпрянула от Барри – этот поцелуй ее напугал и как-то странно взволновал.
– Есть что-нибудь выпить, только покрепче?
– Что? Пиво? Барри усмехнулся:
– Да нет, виски. Я шотландец, и мы по большим праздникам пьем виски. Правда, мы по-настоящему празднуем не Рождество, а Новый год. А Рождество – это так, для детишек.
Сьюзен открыла кухонный буфет и достала оттуда бутылку дешевого виски. Она сознавала, что если бабушка заметит убыль, то шкуру с нее спустит. Но ей было все равно. Сейчас для нее ничего не существовало, кроме дорогого видения. Она до сих пор поверить не могла, что к ней, в ее дом, пришел на Рождество Барри Далстон и что он принес ей подарок. Не могла поверить, что ее отец сидел в тюрьме за убийство и что мама будет теперь жить дома. Она еще никогда в своей жизни не была так счастлива. Ну о чем еще можно мечтать?
Сьюзен наполнила щедрой рукой стакан Барри, а он взял с сушилки второй стакан и тоже наполнил его. Затем опустил туда ломтик лимона, подал ей стакан и шутливо произнес:
– Выпей это одним глотком, и пусть это будет тостом за наше с тобой Рождество, хорошо?
Сьюзен залпом проглотила виски и едва не задохнулась. У нее выступили слезы, и намокшая тушь стала щипать глаза. Барри смеялся, стараясь притянуть девочку к себе и зажать ей рот – шум в кухне мог разбудить спящую в гостиной старуху.
