Развод. Тот, кто меня предал (СИ) - Черничная Даша
— К нам домой, — Мирон обыденно пожимает плечами.
— Нам, — повторяю я, обкатываю это слово на языке, осознавая, что оно не значит ничего для меня.
— К нам, — кивает бывший муж. — Я купил дом за городом. Там совсем недавно сделали ремонт.
Он купил дом. Зачем? Дом покупают, чтобы привести в него кого-то. К чему одиночке целый дом? Следовательно, он планировал жить в нем. С кем-то.
— Отвези меня в мою квартиру, — говорю ему ровно.
— Что ты там будешь делать?
Простой вопрос. Но я понятия не имею, что буду делать, оставшись в одиночестве. Уж точно не рисовать и не танцевать чечетку.
— Что ты будешь делать, Рита?
Молчу. Что на это ответить? Черт его знает!
— Я придумаю. Только отпусти меня.
— Нет, Рита. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной.
— Зачем? Мы больше не муж и жена! Оставь меня.
— Не могу, — бывший муж упорно стоит на своем.
— Я потеряла нашего ребенка, но это только моя утрата, и я справлюсь сама. Мне не нужна твоя помощь. Иди, живи своей беззаботной жизнью! — внутри все горит от боли.
— Я не оставлю тебя одну!
— Ты тот, кто меня предал, — выплевываю с ненавистью.
— Значит, я стану тем, кто тебя спасет.
Мне нечего на это ответить. Наивный. Разве это возможно? Спасти меня?
Мирон смотрит в зеркало заднего вида и находит мои глаза:
— Я люблю тебя, Рита. Беспокоюсь о тебе. О том, что ты нестабильна.
— Не-ста-биль-на, — проговариваю это слово.
Я нестабильна.
Я сошла с ума, Мирон. Ты везешь меня к себе домой и даже не догадываешься о том, что творится в моей голове.
— Прости, Рит, я не могу иначе. Как только тебе станет лучше, я отпущу тебя.
— Ты боишься, что, оставшись в одиночестве, я наложу на себя руки?
— Да, — без промедления отвечает Мирон.
Ну, в принципе, правильно. Я бы на его месте тоже подумала об этом. У меня нет желания совершить суицид. Я раздавлена, но не до такой степени. Только вот он не поверит моим словам, поэтому я не вижу смысла спорить. Во мне сил не осталось вовсе, а разговаривать нет особого желания. О чем? Не найти ни единой темы.
Мирон паркует машину на территории рядом с коттеджем. Там есть даже небольшой сад с посаженными недавно деревьями. На лаптях маленьких сосен лежит мокрый снег, оттягивая ветки вниз, к земле.
Бывший муж помогает мне выйти из машины, подсовывает костыли, и я послушно беру их, прыгаю вперед на одной ноге. Мирон где-то позади. Страхует.
— Мог бы и на руках отнести, — устало выплевываю в него ядом.
— Ничего страшного. Сама дойдешь, — слышу спокойный голос за спиной.
Сволочь.
Глава 19. Я не могу иначе
Мирон открывает дверь. Я небрежно плюхаюсь на пуф, сдуваю с мокрого лба челку и замираю. Пусть сам разувает меня, раз уж взялся. Пусть отрабатывает, иначе я попросту уеду к себе. Не знаю, что буду делать, нет ни единой мысли.
— Раздевайся, — командует Мирон, который уже успел снять с себя верхнюю одежду и обувь.
Он одет в джинсы и теплый свитер, который очерчивает широкую спину. Даже несмотря на то, что он похудел, Мирон не стал выглядеть менее мужественно или менее привлекательно.
— Сам раздевай меня, раз уж вызвался, — говорю ему и отворачиваюсь к стене, чуть ли не утыкаясь в нее носом.
Муж замирает: плечи напрягаются, пальцы сжимаются в кулаки. Он злится. Недоволен мной, не привык, что я противостою ему, ведь раньше все было иначе.
— Я здесь с тобой не для того, чтобы раздевать тебя, — ты это в состоянии сделать сама — а для того, чтобы ты не наделала глупостей.
Он произносит это отчужденно, потом разворачивается и уходит. Я сижу на пуфе и смотрю в стену перед собой.
Ну и что это за обращение с женщиной? Назвался груздем — полезай в кузов! В конце концов, я тут именно за этим — мне нужно оказать помощь, а не бросать на произвол судьбы.
Сижу так какое-то время. Слышу, как вдали что-то громыхает на кухне, включается телевизор и начинает играть музыка. А я все сижу, пока у меня не затекает пятая точка, а по спине начинает течь струйка пота.
Небрежно стягиваю пуховик, кое-как встаю и бросаю его на пуф, подхватываю костыль и иду на шум.
Двигаюсь тихо и медленно.
В дверном проеме замираю.
Это просторная кухня-гостиная. На одной половине диван и большая плазма, на экране которой трясут своими булками красивые девы. На другой половине за барной стойкой сидит Мирон. Голова опущена, руками он обхватил ее и опустил лицо. Застыл в этой позе. Уставший, разбитый. Он бы хотел, чтобы все было по-другому. Но жизнь не спрашивает у нас разрешения, вмешиваясь в наши планы.
Перед ним тарелка с едой, напротив еще одна тарелка, видимо для меня. Смотрю, что там внутри: паста с морепродуктами, моя любимая.
— Если ты ждешь меня, то не стоит. Я не голодна, — по правде говоря, я понятия не имею, когда ела в последний раз, но голода, как и аппетита, не чувствую. — Покажи мне мою комнату.
Мирон поднимает голову и смотрит на меня. Взгляд прожигает, испытывает, наматывает все мои внутренности на кулак.
— Сядь и поешь, — командует он. — Ты отказалась от завтрака и обеда, но ужином я тебя накормлю.
— Нет, — произносит мой язык практически автоматом, необдуманно.
Я разворачиваюсь, намереваясь пойти по коридору в поисках хоть какой-либо кровати, чтобы уснуть на ней. Впасть в беспамятство. Но муж не дает мне сделать и шага. Грубо поднимает на руки и сажает на высокий стул.
— Или ты поешь сама, или я покормлю тебя, — шипит озлобленно.
— Дай мне уйти, — прошу отстраненно.
Мир смотрит мне в глаза, оценивает каждое мое слово и отвечает тихо:
— Ешь.
— А после ты меня отпустишь?
Мужчина садится напротив и подпирает кулаком лицо. Он постарел лет на пять, не меньше. Залегли морщины, потемнела кожа, вся лощеность моего бывшего мужа схлынула, оставляя мне лишь обычного уставшего мужика.
— Я не смогу тебя отпустить, Рита.
Протягиваю руку и отодвигаю подальше тарелку, отказываясь от еды. Мирон громко и грязно ругается, подходит ко мне, накалывает на вилку макаронину из моей тарелки и подносит к моим плотно сомкнутым губам:
— Открывай и жуй.
Отрицательно качаю головой, на что Мирон окончательно звереет, надавливает мне на щеки, и я машинально распахиваю рот. Он кладет внутрь еду и ждет, что я буду жевать.
Смотрю на человека, который когда-то был так дорог мне. Он казался самым близким, самым нужным. Моей опорой и поддержкой.
По щекам текут тихие слезы, и я, не отрывая взгляда от почерневших глаз Мирона, начинаю жевать. Вкуса нет, ничего нет. Только пустота с привкусом моих слезы.
— Я не хочу этого делать, Кудряшка. Не хочу, — не хочет, но продолжает, заставляя меня есть.
Кормит меня, словно неумелого ребенка.
Как же мы пришли к этому, Мирон? Как оказались здесь? В этой точке нашей жизни? Что мы сделали не так?
— Я наберу тебе ванну, — говорит он после этого «прекрасного» ужина.
— Не надо, — снова неконтролируемо сопротивляюсь.
Мирон убирает посуду в посудомойку, бросает на меня холодный взгляд и говорит нейтрально:
— Ты не была в душе больше двух недель. От тебя воняет, Рита.
А мне опостылело все.
И он, и слова его. Мне нужно лишь одиночество, вот что. Я смогу подняться, сделаю все сама. Встану на ноги и буду жить дальше.
Пока я перевариваю сказанное им, Мирон уходит, а я остаюсь сидеть на стуле и смотрю на столешницу, как будто там могут быть все ответы на вопросы.
— Идем, — зовет меня Мирон, и я дергаюсь от звука его голоса.
Я бы могла продолжать испытывать его терпение, но я настолько устала, что слушаюсь приказа, беру осточертевший костыль и иду за бывшим мужем.
В ванной комнате сажусь на предложенный стул и замираю. Что дальше?
— Раздевайся, — снова командует.
— Нет.
— Ты собралась купаться в одежде? — вскидывает бровь и кривит рот в улыбке. — Или мне раздеть тебя?