Артур Дарра - Хранитель слёз
Ни секунды не размышляя, Никита вновь разбегается, достигает мальчика и впивается большими пальцами в его глазницы, выдавливая их содержимое, словно густую томатную пасту.
Ещё одна мучительная смерть… Ещё одно обновление пространства-времени, сопровождающееся ослепительной вспышкой…
Тринадцатилетний подросток. Выше и худее. И смотрит он теперь на Никиту с заметной ухмылкой, с огоньком презрения в глазах.
Никита яростно сжимает кулаки…
Он должен убивать. Убивать всех этих мальчиков. Зачем, он бы ни за что не смог ответить, но чувствовал это как неизбежную участь свою, обязанность, с которой не мог совладать, кроме как беспрекословно подчиниться всем своим существом. Ему непременно нужно остановить этот процесс взросления. Иначе могут возникнуть последствия. Какие, опять же он не смог бы внятно объяснить даже самому себе, но смертоносное дело продолжать — был обязан. Что-то толкало его на это, помогало взрывами свирепого гнева творить свою миссию. Смерть — как попытка разрешить какую-то важную проблему.
Никита вновь срывается с места и с разбега врезается ботинком в лицо подростка… И не успокаивается, пока не затаптывает его до кровавой кончины.
Вспышка.
Юноша лет восемнадцати. Красивое бледное лицо и руки с выраженными венами. В рыхлом свете бледной лампочки «новенький» выглядит злобно, исподлобья надсмехаясь над Никитой и его попытками остановить непрекращающийся механизм.
Тем не менее, задача для Никиты остаётся прежней: убивать меняющегося человека. В любом виде и возрасте. Яростно и беспощадно.
Но чем старше возраст, тем, соответственно, ранг соперника возрастает. Вот и теперь: вроде бы тот же самый мальчик, но уже, в мгновение преодолев рубеж в несколько лет, вытянулся в очень даже способного постоять за себя юношу: возмужалого и крепкого.
Но Никита непреклонен. Его кулак находит лицо несопротивляющегося противника. Вспышка…
И только когда появляется следующий соперник, Никиту прошибает мурашками. Дыхание его замирает от накатившего понимания, кем является взрослеющий мальчик.
А враг уже тычет в него пальцем, заливаясь болезненным смехом. У Никиты проступают судороги по всему телу, которое постепенно перестаёт ему подчиняться. И уже через пару мгновений он оказывается перед необходимостью признать тягостную правду: ему не одолеть этого соперника. Что-то внутри сломалось. Нет прежней энергии, запала…
Никита делает несколько шагов назад.
Его двойник стоит напротив и сотрясает тёмную комнату громоподобным смехом. Эхом смех нарастает, становится больше, значительнее, опаснее. И уже в следующую секунду у Никиты закладывает уши так, словно рядом взлетает космический корабль. А от прежней горячей ярости остаётся лишь чувство жалкой трусости. Никита теперь ощущает только, что сжимается, становится всё меньше и меньше под гнётом чужого смеха; что власть над собственным телом окончательно его покидает.
— А-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха-ха-ха! — С ярой настойчивостью хохот делается оглушительнее, невыносимее. — А-ха-ха-ха-а-а! А-ха-ха-ха-ха-а-а-а-а!
Омерзительный смех уже заполняет Никиту изнутри. Ползёт в нём, точно паразитическое существо, отравляя внутренние органы, прорываясь к каждой клетке и умертвляя её. Если смех сейчас же не прекратится, понимает Никита, я умру! Мучительной и ничтожной смертью. Букашкой, раздавленной великаном.
— А-ха-ха-ха-ха-ха-а-а-а! А-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Никита до скрипа сжимает зубы. Такого титанического давления ему больше не выдержать. Ещё чуть-чуть, и оно разорвёт его на тысячи кусочков.
— Прекрати! — орёт он срывающимся голосом, падая на окровавленный пол.
И замирает, увидев перед собой лицо. Его он не мог не узнать… Лицо Достоевского. Как будто с обложки одной из его книг. Но здесь и сейчас оно — живое. Мышцы подёргиваются, губы шевелятся, а глаза пристально за ним сделят.
Внезапно это лицо приближается к самому носу Никиты.
— Пиши! — говорит оно.
— Что?.. — Никита дрожит.
— Пиши! — повторяют губы лица. — Пиши, пиши, пиши!
Достоевский, что лежит рядом и заливает ковёр кровью, льющейся из его груди, поднимает руки и прикладывает их к ушам. Он настойчиво взирает на Никиту, как бы ожидая от него того же. Ядовитый смех уже становится похож на огненную лаву, сжирающую всё на своём пути.
— Ха-а-а-а-а-ха-ха-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Никита в отчаянии следует примеру. И закрывает уши. От шума в нескольких метрах падает потолок, стены покрываются громадными трещинами. Совсем рядом улетает в непроглядно чёрное небытие внушительная часть пола вместе с книжным шкафчиком и оранжевым креслом…
— Это же… комната Лизы… — бормочет Никита с испариной на лбу.
— А-ха-ха-ха-ха-ха! А-а-а-а-а-а-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Достоевский, видя, что Никита приложил руки к ушам, удовлетворённо прикрывает веки.
— А-ха-ха-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Комната разваливается окончательно. Бетонные плиты пола, изрезав окровавленный ковёр, подскакивают, словно клавиши свихнувшегося пианино. Стены накреняются и с мощнейшим грохотом разбиваются, оставляя после себя голодную черноту. Лишь маленький участок пространства ещё не успевает провалиться в бездну ужаса.
— А-А-А-АХА-ХА-ХА-ХА! А-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!
Никита в последней надежде бросает взгляд на единственное, что у него осталось — прославленного русского писателя.
Достоевский, прижав ладонь к своей груди, из которой хлещет красная струя, снова приближается к лицу парня впритык. Несколько мгновений он твёрдо глядит в его расширенные зрачки, после чего назидательно произносит:
— Пиши!
XI
Никита проснулся от громкого барахтанья. Снегоуборочная машина проезжала мимо дома и здорово издавала шум. Светало. Потряхивая головой, Никита встал и приблизился к окну. Потрогал уши. Жутко болят. Всё-таки да: отморозил…
— Дурацкий сон, — произнёс он тихо, глядя на умиротворяюще белоснежные окрестности. И тревожное чувство, витавшее в его душе, как ни странно, стало постепенно улетучиваться.
Никита принял душ и начал стряпать завтрак. В полке продуктов он нашёл коробку «Геркулеса». Мелко разрезав банан и апельсин, отправил их вместе с изюмом в кастрюльку к овсяным хлопьям. Пока на медленном огне варилась каша, подошёл к подоконнику, на котором стояла кофеварка, и приготовил кофе. Сделав маленький, изучающий глоток, закрыл глаза от наслаждения.
Через час Никита отправился в офис своего телеканала. Там провёл весьма плодотворную работу. Из-за временного отсутствия диктора его даже пригласили озвучить закадровые строки новостного выпуска, отметив, что у него — хорошо звучащий голос. Затем Никита дописал сценарий очередной серии программы о современных технологиях, не забыв упомянуть запускаемые со смартфона кофеварки, и в шесть вечера поехал на маршрутке домой.