Ольрика Хан - Пока Майдан не разлучит нас
– Подвинься, – слышу Лешкин голос, пробивающийся сквозь пар. – Мойдодыр пришел!
Под падающей водой нас теперь двое. Как противоположно заряженные частицы, мы накаляем пространство, приютившее нас. Сверкают молнии и выбрасывается энергия, разрывающая меня в миллион маленьких, наполненных сокрушительной энергией искр. Когда перезаряженные частички снова соберутся вместе, меня будет не узнать – свежая и обновленная, я снова буду готова к борьбе. Как инопланетный трансформер в каком-нибудь фильме о пришельцах. Но это будет завтра. А пока спать. Нужно хорошенько отдохнуть. Обнимая Медведя, ухожу в ночь. Пусть мне снова приснятся звезды!
Глава 7. Розовый закат
Просыпаемся в восемь, быстро собираемся и без завтрака двигаем в путь. Найдем где-нибудь «Хлою» по дороге. Снова магистрали, но я уже начинаю к ним привыкать. К тому же в субботу утром американцы, как правило, отсыпаются после обязательных пятничных вечеринок, поэтому дороги сравнительно пусты. Особенно если едешь не к океану, а от него. Мы едем в Альтадену – небольшой пригород Лос-Анджелеса, расположенный неподалеку от Глендейла. К пожилой азиатке, сдающей комнату внаем. Съезжаем в магистрали, оглядываем округу. Выглядит Альтадена как наше добротное украинское село – небольшие белые домики, аккуратные крыши… Разве что не бегают куры от двора к двору и цветов значительно больше – почти каждую изгородь (если она есть – чем богаче дом, тем больше изгороди) украшает какой-нибудь цветущий куст. Нищетой не воняет, но и богатством не пахнет. Все скромно и без прислуги в ливреях. «В общем, не Беверли-Хиллз», – резюмирую я, не произнося вердикт вслух. О том, что я была у океана, Лешке боюсь даже заикаться. А то бы мой глубоководный червь вмиг превратился бы в черную каракатицу и стал бы метать в меня не светящиеся бомбочки, а какую-нибудь зловонную дрянь.
Нужный дом находим быстро – одноэтажная постройка из традиционной для Калифорнии фанеры. Ничего примечательного. На изгороди цветущий куст, во дворе старенький «Форд Фокус». Видать, не от хорошей жизни комнату сдают. Переглядываемся. Ну, что? Домик, конечно, не вдохновляет, но выбирать не приходится. До назначенной встречи еще целый час, поэтому, не выходя из машины, уезжаем. Снова едем по направлению к магистрали – там на выезде мы запеленговали кофейню. Традиционным бубликом отмечаем еще одно солнечное утро ЛА. Сколько их будет, этих утренних радостей на океанском берегу? Нужно ловить момент и радоваться счастью. Сколько бы оно ни продлилось.
Ровно в десять, снова стоя под домом, набираем телефон хозяйки. «Хай, мы на месте». В ответ – приглашение зайти в дом. Заходит один Лешка. Чтобы не путать – все же, мы говорим, что жить будет он один. Лешки нет минут пятнадцать. Выходит напряженный.
– Что? – пугаюсь я.
– Ничего. Она не одна. Есть еще муж-азиат, но тот совсем плох. Ей лет семьдесят, ему под сто, – вещает Лешка.
– Ну? Как жилище? Что там есть?
– Жилище так себе, но это мне как раз все равно. Плохо то, что я им, кажется, не понравился. Расспрашивали, что и как. Не понравилось, что я иностранец, что работу только нашел, что плохо говорю по-английски…
– Что, так и сказали – не нравишься ты нам? – недоверчиво переспрашиваю.
– Нет, так они не сказали, но было видно. Переглядывались. Записали мои банковские реквизиты, сказали, что что-то проверят и перезвонят.
– Ой, ну что они могут проверить, да еще и в субботу? Это ж не агентство!
– Ну, не знаю. В любом случае нужно ждать звонка.
– Черт. А больше никто нам так и не перезвонил… Что будем делать?
– А что делать? Делать нечего – надо ехать в мотель. Там Интернет. Посмотрим – не появились ли еще варианты.
Снова выезжаем на магистраль. Лешка сосредоточен, я тоже не весела. Ну, не может же все сорваться только из-за какого-то жилища??
– Леш, послушай, даже если мы ничего до понедельника не найдем, ты все равно здесь останешься. Я отдам тебе все, что у меня есть и оставлю машину. Мне вроде работу исследовательскую на лето обещали – тысяч шесть-семь будет. Как-то выкрутимся.
– Да, но из этих шести-семи тысяч ты уплатишь налоги и заплатишь за свое жилье. Останется не больше трех тысяч, а у тебя еще висит больничный долг.
Я замолкаю. Думаю.
– Ну, даже если так. На пропитание мне хватит тысячи, значит, две я смогу тебе прислать.
– Белка… – Лешка подбирает слова. – Я даже не буду тебя отговаривать из соображений того, что не хочу, чтобы ты отдавала мне последнее. Просто скажу: летние деньги ты получишь не раньше начала июня. А нам они нужны сейчас.
Я в тупике, но пребываю в нем недолго.
– Ну, и что ты хочешь этим сказать? – почти кричу. – Что мы можем все вот так бросить только из-за какого-то жилья?? Да в парке жить можно, в палатке!! Палатка же есть – вон она, в машине валяется! И спальные мешки есть!! Лешка, не надо мне говорить, что ты можешь уехать. Нужно бороться. Стуч ать. Бултыхать лапками. Ты же знаешь – если бултыхаешь, то дерьмо обязательно превратится в масло, и мы сможем выпрыгнуть из него!!!
Лешка косится на меня, не отрываясь от руля. Качает головой. Молчит, удерживая в себе рациональные аргументы. Медведь знает – я не верю в рациональность. Я верю в Бога и чудеса. И противопоставить этому он ничего не сможет.
В комнату заходим молча. Лешка усаживается за компьютер, я укладываюсь на кровать читать постмодернистов. Фуко идет плохо. Точнее совсем не идет. Его теория микровласти как тотальной тюрьмы, в которой мы все обитаем, не замечая ее, находит во мне сильный отклик и вызывает революционный протест.
– Леш, ты только подумай, насколько все несправедливо! Ведь жизнь и право жизни на Земле человеку дает не другой человек, а Бог. Разве не преступление против Бога то, что один человек отнимает у другого это право, устанавливая частную собственность на землю? Ведь где человеку жить, если у него нет своего несчастного земельного кусочка? Почему человек не может спать там, где ему заблагорассудится? Кто сказал, что этого нельзя? Не Бог ведь? Всего лишь другой человек сказал? Кто дал ему на это право?
Меня дергает от возмущения, я буравлю Лешкину спину взглядом, и он отрывается от поиска ночлежки.
– Белка, ты лучше меня знаешь ответ на этот вопрос. Зачем спрашиваешь?
Лешка звучит подавленно, и мне хочется своей революционной энергией разнести в трамтарарам все то, что его огорчает, – что заставляет нас тратить жизнь не на созидание и творчество, а на выживание и бесконечные оглядки.
Лешка видит, что расстроил меня, и пересаживается со стула на кровать. Берет мою лапку в свою лапищу. Гладит. Задумчиво и отстраненно. Я принимаю сигнал – никаких новых комнат Лешка не нашел. Подползаю, кладу голову ему на колени. Некоторое время Лешка сидя поглаживает ее, затем отодвигает в сторону и ложится рядом. Обнявшись, мы лежим в тишине и слышим, как по ту сторону дверного проема работает газонокосилка. «Интересно, где обучают косить траву?» – отвлекаюсь я от тупиковых мыслей. Догадываюсь: наверное, Хосе и Мигели учатся этому с детства у своих пап, братьев и дядь. Тут же отмахиваюсь: зачем это мне? Лешка же нашел работу. Теперь нужно найти жилье…
