Номи Бергер - Бездна обещаний
— Я люблю тебя, мамочка, я люблю тебя, папуля, — произнесла Кирстен потерянным голосом. Она переводила взгляд с одного на другого, и душа ее разрывалась на части. — И если я действительно решу ехать в Лондон, то хочу, чтобы вы знали: я сделаю это ради всех нас. Кроме того, — сглатывая слезы, Кирстен натужно улыбнулась, — подумайте, какую кучу денег можно будет сэкономить на уроках и нотах.
С этими словами, прежде чем Эмиль или Жанна смогли что-либо ответить, Кирстен выскочила из-за стола и бросилась в свою комнату.
Кирстен подошла к окну и высунулась в темноту, привычно удивляясь красоте ночных улиц. Шумный город превратился вдруг в чудесную волшебную страну: грязь и мусор, казалось, безвозвратно растворились в мерцающем свете неоновых огней. А какой вид из окна дома Шеффилдов? И опять перед мысленным взором Кирстен возник образ далекого Лондона, только на этот раз вместо его улиц и парков она видела себя исполняющей Второй фортепьянный концерт Брамса в «Рояль-Алберт-холл» в сопровождении Королевского симфонического оркестра.
Кирстен громко рассмеялась над собственной глупостью и постаралась отогнать мучивший ее образ. Глядя вдоль Девятой авеню, она сделала то, что делала каждый вечер, прежде чем лечь в постель, — мысленно начертила горящими фонарями светящуюся стрелу, указывающую на восток, в сторону Седьмой авеню, туда, где на пересечении Пятьдесят шестой и Пятьдесят седьмой улиц возвышалось здание янтарного цвета. Положив локти на пыльный подоконник, Кирстен смотрела на воображаемую стрелу долгим, жадным взглядом. Если только год в Лондоне хоть на шаг приблизит се к обожаемому «Карнеги-холл», она отправится туда завтра же.
Андантино
1953–1954
5
В 1953 году Англия просыпалась подобно спящей красавице, но разбужена она была не прекрасным принцем, а приходом нового дня, который вряд ли бы смог что-либо изменить в размеренной и в высшей степени пристойной жизни англичан. Всеобщие выборы 1950 года положили конец правлению партии лейбористов и вернули власть консерваторам, возглавляемым Уинстоном Черчиллем. Продовольственные карточки на конфеты, яйца, сахар, масло, сыр и мясо постепенно уходили в небытие; во всех булочных и бакалейных лавках опять появился белый хлеб. В июне вся страна взорвалась единым радостным порывом любви и надежды: на королевский престол была возведена принцесса Елизавета из дома Виндзоров. Памятуя о благоденственном царствовании Елизаветы Первой, чудаковатые англичане тут же стали утверждать, что наступает новый золотой век.
Подобно Америке Англия начала превращаться в общество потребления. Теперь все больше людей обзаводилось собственными домами, многие впервые стали проводить отпуска за границей, а скачки вновь приобрели статус наиболее почитаемого и радостного времяпрепровождения в стране. В Стратфорде-на-Авоне возобновились постановки Шекспира, в «Ковент-Гарден» вернулась опера, а в «Сэдлерс-Уэллс» балет. Все три больших оркестра — Лондонской филармонии, Лондонский симфонический и Королевской филармонии — возобновили свои турне. Впервые за многие годы английские модельеры привлекли к себе внимание, заявив о том, что мужская мода имеет право на существование не меньше женской.
Это была Англия, воодушевленная и возвращенная к жизни, ожидающая прибывшую в порт Саутхемптон в День труда Кирстен Харальд. За грифельно-серой дверью потрясающего белокаменного дома Эрика и Клодии ее ждал иной, захватывающий своей шикарностью мир Шеффилдов. В большом квадратном фойе с бронзовыми канделябрами, полом, выложенным подобно шахматной доске белым и черным мрамором, Кирстен встретила вся домашняя прислуга, в молчаливом почтении выстроившаяся, словно на параде, в шеренгу. Сопровождаемая с одной стороны Эриком, а с другой Клодией, Кирстен шла вдоль строя подобно новому главе государства, знакомящемуся со своим первым в жизни почетным караулом, добросовестно стараясь сразу же запомнить каждого члена команды по имени.
Рандолф — дворецкий, Грета — экономка, Мэг — повариха. Элис и Эдна — горничные нижних этажей, Гвен и Валерия — горничные верхних этажей. Мэган — личная служанка Клодии, Гилберт — камердинер Эрика. До этого Кирстен уже познакомилась с шофером Паркером и садовниками, счету которым, по словам Клодии, не было.
— Как только ты ущипнешь себя и поймешь, что это не сон, — подмигивая в обычной своей манере, пошутил Эрик, — мы с Клодией будем счастливы показать тебе остальную часть нашего маленького гнездышка.
— Маленького гнездышка? — повторила Кирстен. — Да, я теперь знаю, что чувствовала Алиса, попав в Страну чудес.
Дом Шеффилдов и в самом деле казался ей страной чудес: огромная сокровищница наслаждений, смаковать которые можно бесконечно. Переходя из комнаты в комнату, Кирстен не переставала удивляться и восхищаться открывавшимися перед ней картинами. Через какое-то время все вообще стало расплываться, словно в тумане, превращаться в какой-то чудесный калейдоскоп, в котором один блистающий великолепными красками узор сменялся другим. Все выглядело настолько театрально и ослепительно, что Кирстен была потрясена до глубины души.
Официальный шелк в полоску и сочный вельвет, контрастирующий с обычным ситцем и тончайшими кружевами. Инкрустированный палисандр[1], тяжелый дуб, резное красное дерево и стекло. Ледяные призмы сверкающих канделябров и подсвечников, восковая смуглость цвета слоновой кости свечей, декоративный фарфор, фамильный хрусталь. Пастельные обои на стенах, холодные мраморные полы, мягкие драгоценные персидские ковры. Цветы… Но более всего запоминались произведения искусства, которые встречались повсюду: картины маслом, акварели, статуи и статуэтки, гобелены, раскрашенные вручную волюты[2], миниатюры, вырезанные из слоновой кости, эбенового дерева, кораллов и нефрита.
Когда они вошли в библиотеку, Клодия указала на большой резной стол из мыльного камня с установленным на нем небольшим прямоугольным блюдом, и объяснила Кирстен:
— Его сделал второй наш знаменитый гость, итальянский скульптор Джорджио Ризолини. После этого в обычай наших гостей вошла традиция дарить нам при расставании что-нибудь на память из своих творений.
— И по прошествии лет большинство из них продолжают присылать плоды своих трудов, — с притворным равнодушием заметил Эрик. — Теперь мы живем практически в музее, а моя дорогая супруга является его хранительницей. Она просто обожает собирать вещи. Не так ли, лапушка?
— Чья бы корова мычала, — шутливо парировала Клодия. — Вспомни о своих журналах. Вот уж где истинная страсть, дорогая, — обратилась Клодия к Кирстен, ее серые глаза смеялись. — Он просто с ума сходит, собирая их.
