Луиза Розетт - Больше никаких признаний (ЛП)
— Ты здесь учишься? Не припомню, чтобы я тебя видела.
Влезает Кэл:
— Ты сегодня готовишься к экзамену по Западной культуре?
Очевидно, Кэл не поставил Рейчел в известность, что встречается со старшеклассницей. Холли переглядывается со мной, а Рейчел говорит:
— Доделываю работу по изобразительному искусству. У нас как раз выставка на следующей неделе. Вы все должны придти. Ты же любишь живопись, да, Джейми?
Она спрашивает настолько снисходительно, что я вынуждена ответить:
— Джейми — тоже художник.
Джейми даже не нужно смотреть на меня, чтобы выразить свой гнев — от него сразу же словно электризуется воздух вокруг нас.
У Рейчел загораются глаза.
— А что ты рисуешь?
— Я не художник, — рычит он.
Архитектурные проекты, — говорю я, роя себе еще более глубокую яму.
Теперь Джейми смотрит на меня, как на сумасшедшую.
— Я бы хотела как-нибудь их посмотреть.
Джейми, едва открывая рот, произносит:
— Я никому их не показываю.
Она хохочет, будто услышала самую смешную вещь в мире.
— Обязательно приходи на выставку, — обращается она к нему, и только к нему. — Тебе понравится.
— Мы придем, — странным голосом говорит Кэл с идиотской ухмылкой.
— Приятно было познакомиться, девочки, — Рейчел слегка машет нам рукой, родя, а ее пристальный взгляд задерживается на Джейми.
Не совсем понятно, была ли ирония в таком прощании, но мне очевидно, что во взгляде на Джейми ее не было.
***
Дворники шумно елозят по лобовому стеклу машины Джейми, сражаясь со снегом и наледью. Это единственный саундтрек к нашей медленной и осторожной поездке домой — ни музыки, ни разговоров.
Я знаю, какой вопрос мне хочется задать, но не уверена, как меня охарактеризует то, что я его задам. Мне не нравится быть ревнивой подружкой — я уже играла такую роль с Джейми, благодаря Регине. Но исторически сложилось, что самые важные разговоры с Джейми происходят в этой старой зеленой машине. К тому же, искренность и высказывание своих чувств — секрет хороших отношений, ведь так?
Пока я пытаюсь во всем этом разобраться, у меня звонит телефон. Опускаю взгляд и вижу имя Роберта на экране. Начинаю спрашивать Джейми, не возражает ли он, если я отвечу, но по выраж-ению его лица можно сказать, что ему в данный момент абсолютно безразличны мои поступки.
Наверно, я должна спраимивать его перед тем, как начать рассказывать людям о его рисунках.
Отвечаю на звонок Роберта словами:
— Кэл — полный придурок, Холли заслуживает лучшего.
Роберт от удивления на пару секунд теряет дар речи.
— Собирался тебе по мозгам надавать за сегодняшнее, а теперь хочу узнать, что за хрень была в «Naples».
— Скажем так, Кэл показал свое истинное лицо.
— Я знал. Я знал, что он ей не подходит, — звучит так, словно Роберт едва удерживается, чтобы не начать прыгать от радости. — Если поможешь мне ее увести, почти загладишь свою вину за то, что ты меня кинула.
Он пытается говорить об этом в шутку, но я вижу, что ему обидно. И могу сказать, что он имеет в виду не только сегодняшний вечер.
— Да, ладно тебе, — говорю я, — ты же знаешь, что я была в странном положении.
Так что там было-то? спрашивает он, явно не желая признавать, что я оказалась между двух огней.
Я смотрю на Джейми. — Потом расскажу.
— Но ты поможешь мне, да? Потому что, я имею в виду, он не должен с ней так…
— Роберт, я постараюсь, хорошо? Мне нужно идти.
Хорошо. Пока, — говорит он. Спасибо, Рози. Спасибо большое.
Приятно слышать, что Роберт назвал меня Рози. Давно такого не было.
Машина снова наполняется тишиной — только дворники шумят, а наледь отскакивает от лобового стекла. Прямо перед тем, как Джейми готов остановится, чтобы меня высадить, я все-таки решаюсь задать вопрос. Лучше так, чем потом всю неделю мучиться.
— Ну и что у тебя за дела с этой девчонкой?
Большинство парней повели бы себя так, словно понятия не имеют, о чем я, но у Джейми всегда было мало общего с большинством парней.
— Потрахатъся она хочет, — отвечает он, не поясняя, как он сам к этому относится.
Стараюсь реагировать нейтрально. — А ты хотел, летом? — спрашиваю я.
— Нет.
— Почему нет? Она сексуальная, — неуверенность в моем голосе выдает то, что я реагирую как угодно, но далеко не спокойно и совсем не нейтрально. — И я, кстати, знаю, что она тебе писала.
Он выглядит смущенным.
— Той ночью, когда я приехала в бар, а потом к тебе домой. Разве не она тебе писала, когда мы пытались поговорить?
— Не знаю, — говорит он, как будто не может вспомнить, и это вообще не имеет значения. — Она не мой типаж.
У меня на лице расплывается улыбка. — А… какой твой типаж?
Он отвечает без запинки.
— Старшеклассницы с голубыми глазами, которые выносят мозг умными словами.
— Ага. Даже не знаю, кто бы это мог быть…
— «Архитектурные проекты?» Я тебя умоляю.
— Что? — говорю я максимально невинно. — Если эта девчонка может быть художницей со всей этой краской на пальцах и руках, которой она, наверно, специально мажется, чтобы все смотрели и думали: «00, она рисует, это так круто», тогда ты тоже художник.
Он не отвечает, подъезжая к моему дому.
— Ты думаешь, «художниками» могут быть только модные и умные девочки из Лиги Плюща? Нет. Художник — это каждый, кто что-то создает.
Он заезжает на парковку.
— Не каждый.
— Каждый, у кого есть талант. Я видела твои рисунки.
— Когда? — это звучит немного раздраженно.
Я с удивлением смотрю на него.
— Ты серьезно? Ты сейчас серьезно? Он демонстрирует свою полуулыбку.
— Нет.
Я закатываю глаза и тянусь к нему, чувствуя, что настал момент вернуть его благосклонность. Мои руки проникают под его камуфляжную куртку и оказываются на его талии. Что-то во внутреннем кармане куртки задевает мою руку.
— Что это такое?
Он лезет в карман и совершенно будничным жестом достает небольшую фляжку.
— Постой. Ты теперь ходишь с фляжкой?
— Только на мюзиклы.
— Ха-ха, — говорю я.
Он собирается убрать фляжку, но я беру ее и открываю. Вдыхаю, но не чувствую запаха. А потом, по какой-то необъяснимой причине, делаю маленький глоток. Он поднимает одну бровь. Я не свожу с него глаз, не вполне понимая, что я пытаюсь доказать, как вдруг жидкость обжигает мой рот и горло.
— Что это? — резко спрашиваю я.
— Водка. Нравится?
Морщу нос.
— Не очень.
— Хорошо, — говорит он, забирая у меня фляжку и убирая в карман.
— Хорошо? Почему?
— Тебе шестнадцать.
— Да и ты не совсем взрослый, — напоминаю я, хотя так тупо говорить это человеку, работающему в баре.
