Барбара Брэдфорд - Состоятельная женщина. Книга 2
Абрахам особенно внимательно следил за Эммой. Он никогда не забывал ее сострадания и редкой смелости. Он полюбил эту молодую женщину, как дочь, но ни разу не дал ей повода почувствовать его особое к ней расположение. Эмма постоянно ощущала незримое присутствие Виктора рядом с собой, особенно, когда у нее не все ладилось с работой. Но она не замечала, с каким обожанием в его кротких глазах он смотрит на нее. Но Дэвид превзошел их всех. Именно он взял ее под свою опеку с самого первого дня, когда в понедельник утром поставил ее на обметывание петель. Его не удивило, что всего за несколько дней она мастерски освоила эту операцию и стала одной из самых проворных и умелых работниц. Почувствовав в ней ум и поразительную способность к обучению, он стал ставить Эмму на раскрой тканей в те дни, когда отсутствовал постоянный закройщик. Раскатав на длинном раскройном столе рулон прекрасного йоркширского сукна и разметив его мелом по бумажной выкройке, Дэвид принимался с удивительным проворством орудовать ножницами, попутно объясняя Эмме, что к чему.
Под руководством Дэвида Эмма быстро научилась кроить рукава, лацканы, борта и спинки сюртуков, а потом и брюки, всегда рассчитывая на его совет и помощь, если у нее что-нибудь не получалось. К середине сентября она уже могла самостоятельно скроить и сшить костюм целиком, не прибегая к помощи Дэвида. Абрахам изумлялся ее невероятной работоспособности и поражался тому, как быстро она освоила все тонкости шитья. Он буквально лишался дара речи, видя ее мастерство, сосредоточенность и неукротимую анергию. Виктор тихо обмирал, а Дэвид ухмылялся, как чеширский кот. Он разгадал ее натуру сразу, с первой их встречи, считая эту встречу не случайностью, а счастливым даром судьбы. „Эмма Харт – не девушка, а чистое золото”, – говорил он и готов был поставить на это последний шиллинг. В своих планах на будущее он отводил Эмме не последнюю роль.
Джанесса Каллински, очарованная Эммой точно так же, как остальные члены семьи, обожала ее и постоянно приглашала на вечерние обеды накануне еврейской субботы. Но Эмма с врожденной деликатностью скрупулезно регулировала свои визиты, не желая злоупотреблять их гостеприимством или показаться навязчивой и невоспитанной, хотя ей очень нравилось бывать в этом еврейском доме, где царили любовь и душевная теплота. Всякий раз, принимая приглашение, она обязательно захватывала с собой какой-нибудь подарок. То это был букет цветов, купленный на рынке, то баночка сваренного ею на кухне миссис Дэниел джема, а однажды – даже шоколадный мусс, приготовленный в точном соответствии с рецептом Оливии Уэйнрайт и доставленный в дом Каллински в Лейланде в лучшей хрустальной вазе миссис Дэниел. Мусс произвел настоящий фурор и был встречен потоком восторженных возгласов членов семьи Каллински, на все лады расхваливавших кулинарные таланты Эммы, заслужив также одобрительный отзыв миссис Дэниел.
Впрочем, большую часть своего свободного времени Эмма проводила в одиночестве. И не потому что работа в мастерской слишком утомляла ее, просто в Лидсе ей было некуда пойти в гости, кроме Каллински, и поэтому обычно, приготовив ужин на задней кухне, она поднималась к себе в мансарду. Вечерами она иногда подолгу шила, переделывая на себя старые платья из гардероба Оливии, оставшиеся ей после того, как миссис Уэйнрайт, похоронив свою сестру Адель Фарли, уехала в Лондон. Вся эта одежда, конечно, знавала лучшие времена, но благодаря Эмминой изобретательности и мастерству она могла еще неплохо послужить новой хозяйке. Ее первоначальное качество и элегантность не вызывали сомнений, и Эмме оставалось лишь перелицевать обтершиеся воротнички и манжеты, зашить или заштопать порванные места, вывести пятка. Она обновила шерстяной серый костюм, красное шелковое платье, всевозможные юбки и блузки, а кроме того – доставшиеся ей от матери черное шерстяное пальто и черное платье. Эмма тщательно следила за тем, чтобы ее ограниченный гардероб был всегда опрятным и приличным. В ближайшие несколько лет она не собиралась приобретать себе новую одежду.
Время от времени Эмма читала книги из того, что удавалось найти в нижнем ящике комода. Ей далеко не все было понятно в философских произведениях, но эти книги занимали ее, и она могла подолгу сидеть над каждой фразой, пока смысл прочитанного не становился ясен. Эмма жаждала учиться, и одной из немногих покупок, которые она себе позволила, стал словарь. Но ее самой любимой книгой оставался томик стихотворений Уильяма Блейка. Она регулярно перечитывала его, громко декламируя полюбившиеся строфы и тщательно выговаривая трудные слова, особое внимание уделяя развитию и улучшению своей речи. Так или иначе, Эмма Харт ни минуты не теряла зря, постоянно занимаясь самосовершенствованием.
В свои первые несколько недель в Лидсе Эмма почти не спала, ибо все ее мысли были заняты будущим ребенком. Но в один прекрасный день она вдруг поняла, что совершенно бессмысленно переживать из-за события, которое произойдет не раньше следующего марта. Это была пустая трата времени, а его Эмма ценила превыше всего. У нее еще будет время думать о нем тогда, когда он родится, и только тогда ей придется решать, как жить дальше. Эмма надеялась, что родит девочку, так как боялась, что мальчик будет похожим на Эдвина Фарли, и она его за это возненавидит. Бедное дитя не виновато, убеждала она себя, но все равно каждый день про себя повторяла: „Я знаю – это будет девочка”, и это успокаивало ее.
Эмма дважды навещала Рози в пивной „Грязная утка” и в последний раз оставила ей конверт с вложенной туда запиской для Блэки, в которой сообщала ему, как ее можно найти. Написала она и отцу. В письме она сообщила, что еще не подыскала подходящее место в Брэдфорде, хотя и надеется, и пообещала вскоре дать знать о себе. Разумнее всего было бы отправить письмо именно из Брэдфорда, а не из Лидса. Конечно же, ей было безумно жаль тратить деньги на билет, однако инстинкт самосохранения победил в ней, и она отправилась в Брэдфорд, проштемпелевала конверт на тамошнем главном почтамте и ближайшим поездом возвратилась в Лидс.
И вот субботним октябрьским утром Эмма уселась за стол в своей мансарде и принялась за очередное, полное новой лжи письмо отцу. Почерк у нее был острый, аккуратный. Необходимость лгать на первых порах очень угнетала Эмму, но она убедила себя, что это – ложь во спасение, чтобы успокоить отца, защитить его от той ужасной правды, которая заставила бы его стыдиться за нее. На этот раз она решила сочинить для него самую простую историю.
„Дорогой папа! – тщательно вывела Эмма. – Мне очень, стыдно что с сентября я ни разу тебе не написала. Все это время я усердно искала работу и теперь рада сообщить, что мне удалось получить место у… – здесь Эмма остановилась, подыскивая фамилию, достаточно распространенную для того, чтобы ее владельца было нелегко отыскать. – … у миссис Смит. Я ее личная гувернантка. Сегодня мы с нею уезжаем в Лондон и вернемся не раньше чем через месяц. Когда я попаду обратно в Брэдфорд, то обязательно постараюсь навестить вас. Не беспокойся обо мне, папа. У меня все в порядке. Люблю тебя, Фрэнка и Уинстона. Остаюсь всегда твоей любящей дочерью. Эмма. P. S. Вкладываю фунт для вас”. Эмка вложила однофунтовую купюру в письмо, тщательно его заклеила и налепила почтовую марку.
