Холли Чемберлен - Наше лето
– К чему столько шума, – бросила она. – Съешь мой дурацкий низкокалорийный! Там, кажется, три сорта.
– Низкокалорийный – совсем не то, что обезжиренный, – стояла я на своем.
– Кому-то просто необходимо перепихнуться, – пробормотала Джинси.
Я с размаху захлопнула дверцу холодильника и в бешенстве набросилась на нее:
– Заткнись! У тебя не рот, а помойка! От каждого слова разит тухлятиной! Почему бы тебе просто… просто…
– Не заткнуться? Редко, но и такое бывает. Прошу прощения.
Я сжала ладонями виски. С каких это пор я стала взрываться от всяких пустяков?
– О, эти скандалы меня убивают! Разве мы не должны вести себя как одна семья?
– А что, по-твоему, мы делаем? – засмеялась Даниэлла и, встав, швырнула ложку в раковину. – Разве твои родные никогда не скандалят? Не ведут себя как спятившие идиоты, каждый раз, когда кто-то слишком долго висит на телефоне или торчит в ванной?
– Нет. Никогда.
– И никто ни разу голоса не повысил? – фыркнула Джинси.
– Никто.
В отличие от тебя.
Даниэлла подошла ко мне, взяла за руку. Я попыталась отстраниться. Но она не пустила.
– Клер, солнышко, может, там, откуда ты родом, все по-другому. Ну, понимаешь, где-то там. Но в том месте, где я выросла, родственникам полагается вопить, орать и хлопать дверями.
– И ненавидеть друг друга. И обзывать дерьмом и спринцовками, – с энтузиазмом добавила Джинси, потянувшись к полупустому кофейнику.
– Для этого и существуют семьи, солнышко. Любовь. Безусловная любовь. Именно в родном доме ты можешь приклонить голову. Бросаться ложками, закатывать скандалы. Место, где ты и твои кузены могут писать в бассейн…
– И блевать, после того как тайком выжрали всю тайную пивную заначку твоего дядюшки, – захихикала Джинси. – Как-то мой кузен Майки обгадил с заднего крыльца стену гаража. Пятнадцать или двадцать футов, представляете?!
Несколько секунд я молча таращилась на них. Соседки. Мне придется терпеть их все лето.
При этой мысли я залилась слезами.
– Похоже, по утрам к ней лучше не лезть, – громко прошептала Джинси, едва Даниэлла наконец отпустила мою руку.
ИЮНЬ
ДЖИНСИ
ПАРНИ И МИЛАШКИ
Келл просил нас прийти на пятиминутку, где должны были представить нового директора дневных программ.
Из нашего отдела были все, кроме Салли.
Я схватила бублик с подноса с выпечкой, купленной специально для этого случая, и налила в чашку кофе. Потом большая шишка по фамилии Вайнштайн представил Рика Лонго.
Мистер Лонго, похоже, был смущен всей этой помпой и, пробормотав что-то о том, что с «нетерпением приступит к работе» и «успешном взаимодействии», растворился в толпе. Вокруг стояло человек двадцать.
Я заметила нового начальника только перед тем, как выйти из конференц-зала. Он как раз засовывал в рот пончик с джемом. Подбородок был обсыпан сахарной пудрой, а кусочек клубничного джема угрожающе навис над галстуком.
Я спрятала улыбку и вернулась к себе. Всякий, у кого достаточно мужества, чтобы есть пончик с джемом на людях, да еще в первый рабочий день, по определению не может быть совсем плохим человеком.
Через некоторое время в офис заглянула Салли.
– Видела этого нового типа? – спросила я. – Что-то я не заметила тебя сегодня на пятиминутке.
– Опоздала, – бросила Салли, скорчив жуткую гримасу. – Но уже успела познакомиться с ним. Совершенно такой же, как вся остальная корпоративная шваль.
– Откуда ты знаешь? – спросила я, вовсе не ожидая услышать в ответ что-то разумное.
Салли слишком предсказуема.
– Ну… он носит галстук. И блейзер! Синий блейзер.
Я решила ничего ей не спускать.
– Галстук даже забавный. Помнишь, эти абстрактные узоры? Так вот, если приглядеться, они вовсе не абстрактные. На самом деле такие смешные щеночки.
Я говорила вполне серьезно. Рик Лонго, по моему мнению, вовсе не был похож на корпоративную шваль, по крайней мере в отношении одежды.
– Типичный мужик! – фыркнула Салли. – Использует галстук как предлог для разговора. Учти, галстук, как и пенис, сразу показывает, кто есть кто. Он заманит тебя своими жалкими остротами, и не успеешь оглянуться…
– Галстук ему подарила мать, – перебила я. – Я спросила.
Разумеется, наглая ложь, но все же…
Салли надулась и сложила руки на груди. Но как бы она ни лезла на стенку, я все равно не стану на ее сторону.
Чем-то этот Рик расположил меня к себе с первого взгляда. Несмотря на идиотский прикид, на котором теперь красовалось пятно от мармелада.
Думаю, все дело в его лице… нет, скорее в манере поведения. Какой-то… открытый, что ли? И, честно говоря, чертовски симпатичный, этакий смугловатый Джордж Клуни.
На ум как-то сразу приходят средиземноморские пляжи, солоноватая кожа, свежевыловленные кальмары на завтрак…
– Как бы то ни было, он совсем неплох, – заявила я Салли. Та негодующе хмыкнула и выплыла в коридор.
Она ненавидела мужиков, и не потому, что лесбиянка. Я знала кучу вполне нормальных баб, не выносивших и презиравших мужчин, и достаточно лесбиянок, считавших, что в целом они не лучше и не хуже женщин. Но Салли не скрывала своих пристрастий. Мало того, открыто ими гордилась.
Ее ничуть не беспокоила собственная сексуальная ориентация. Подумаешь, что тут такого? Да и меня это не волновало. Волновало другое: она впала в состояние, когда единственной интересующей ее темой для бесед являлась принадлежность к секс-меньшинствам. По вполне очевидным причинам я почти ничего не могла привнести в так называемую дискуссию. После получаса ее бредовых размышлений на тему прав, привилегий и личностного кризиса меня обычно начинало тошнить.
А иногда хотелось лезть на стенку от злости.
Как в тот вечер. За несколько дней до дебюта Рика Лонго мы гоняли шары в «Джулианз». Салли играет в пул еще хуже меня. Но это еще полбеды. Главное, она непрерывно трещала про себя, любимую, и таких, как она сама. Лесби то, да лесби это. Право на брак, дискриминация со стороны работодателей и ля-ля-тополя…
Нет, не поймите меня неправильно, я целиком за браки геев и лесбиянок, и меня тошнит от дискриминации подобного рода, но я всего лишь хотела хорошо провести время. Не пытаясь при этом изменить мир.
– Не могли бы мы поговорить о чем-то другом, – взмолилась я наконец, в очередной раз промахнувшись по мячу. – По-моему, в жизни есть еще много всего.
– Мы – это наша сексуальность. Сексуальность определяет наше сознание.
– Если это так, почему я с утра до вечера не рассуждаю о преимуществах гетеросексуалов? – нашлась я, совершенно забыв, что у Салли на все готов ответ.
