Аннет Клоу - Звезда Востока
Натужно потрескивали деревянные переборки, когда корабль перебрасывало с волны на волну. Много дней на океане царил штиль. Команда пользовалась каждым мгновением, каждой минуткой, если вдруг начиналось хотя бы легкое движение воздуха, которое можно поймать парусами. И тогда матросы парусника суетились, ловко взбирались по мачтам, распуская тяжелые и огромные полотнища.
В трюме было душно от скопления потных, здоровых и не совсем здоровых мужских тел. Сейчас все спали или делали вид, что спят. Кто-то смачно и громко храпел, кто-то ворчал и стонал во сне. Даже плеск волн и постоянный шум воды не могли заглушить этих раздражающих, невообразимых звуков. Кто-то беспокойно ворочался, так как спать мешали многочисленные корабельные блохи, набившиеся в пыльные щели и трещины дощатой палубы и переборок. Невообразимый смрад давил на легкие, не давая им расправиться, сделать вдох в полную мощь.
Гарольд старался лежать неподвижно, сдерживая дыхание, словно затаившись. Пот струился по лицу, шее, груди, постоянно мучила жажда. Гарольд облизывал снова и снова пересыхающие губы. Он и вообразить не мог, как тяжело придется ему – здоровому, сильному, закаленному, казалось бы, физически натренированному молодому человеку.
Даже совсем слабые проявления признаков жизни давались ему с огромными усилиями воли и вызывали новый и новый прилив потливости и жажды. Молодой человек совершенно потерял счет времени.
Лучше всего лежать на спине и предаваться воспоминаниям? Возможно! Прошлое еще так близко и вместе с тем так далеко, словно бы за легкой дымкой тумана.
Гарольд невольно усмехнулся. Безрассудное, импульсивное поведение Летиции ошеломило и озадачило его. Юным девушкам свойственны странноватые поступки. Почему она в одно мгновение ока так изменилась и отвергла его? И именно в тот день, когда он решился, наконец, побеседовать с ее родителями о сроке свадьбы! Возможно, из-за боязни расстаться с прошлым? С девическими привычками? С домом, с детством? Или ее внезапно посетила боязнь интимных отношений?
Но это ее странное охлаждение во многом повлияло на его жизнь. Тогда-то Гарольд Маккензи решился кардинально изменить собственную судьбу.
Давно канули в Лету времена капитана Дрейка. Пираты больше не признавали власти королевы. Индийские изумруды и знаменитые сапфиры текли рекой мимо закромов мощной империи. Наглое поведение последователей знаменитого пирата оскорбляло монаршую особу и ранило ее болезненное самолюбие.
Королева подозревала индийскую аристократию в пособничестве пиратским шайкам и мятежникам, затевающим смуты то в одном, то в другом княжестве. И даже предполагала, что раджи и брахманы сочувствуют морским разбойникам, сотрудничают с ними, помогают им деньгами и людьми и, по сути, являются тайными организаторами противодействия колониальным властям. Колониальные войска королевы теряли силу и авторитет в огромном азиатском регионе.
Сопротивление нарастало с каждым днем. В отрядах повстанцев появлялось все больше беглых каторжан из Австралии. Они должны обустраивать новую колонию, работать на плантациях, строить города, поддерживать мощную экономику Великобритании. А вместо этого попадают в лапы индийских вербовщиков.
Как вернейший подданный королевы Виктории, принесший ей однажды и навсегда клятву верности, Гарольд Маккензи дал согласие стать тайным агентом службы безопасности. Ему предстояло выяснить, кто продает каторжников вербовщикам, какими путями арестантов переправляют или обещают переправить к берегам Индии.
Гарольд довольно успешно, хотя и небезболезненно, вписался в отведенную для него роль. Так Гарольд Маккензи «погиб», а вместо него появился другой человек – преступник Джулиан Донован.
Перевоплощение давалось нелегко. Постигая странную науку жизни в преступном обществе, он учился почти год замашкам уголовника, бродяги с задворков Лондона, где говорят на дикой смеси лондонского кокни, жаргонов и диалектов всей империи. Он медленно, но верно избавлялся от великосветских манер обращения с окружающими. И, наконец, ему стало казаться, что он превратился в одного из настоящих представителей преступного мира – циничного, жесткого, безжалостного, насмешливого и даже жестокого.
Впереди уже маячили огни Джилонга, отражающиеся в зеркальных водах залива Шарк-Бей. Отрывисто и зычно кричали над волнами чайки. Опознавательные вымпелы, украшающие мачты кораблей эшелона сопровождения, трепетали на ветру.
– Джулиан! Джулиан Донован! – кто-то невидимый в сумраке трюма окликнул его громким шепотом. – Вас отправят на одну из крупнейших плантаций. Внимательно присматривайтесь ко всему и ко всем в порту Джилонга. На связь с вами выйдет сэр Джон Картер.
Что? Гарольд растерялся. Похоже, он ослышался? Или на самом деле вся его миссия на грани провала? Сознание работало лихорадочно. Не может быть! Он не имеет никакого права сорвать план масштабной операции! Впрочем, он слишком рано ударился в панику. Не потащит же Джон Картер свою дочь в порт на торжественную встречу шайки преступников.
Доктор никогда не производил на Гарольда впечатления безумного человека. А на его выдержку, судя по всему, можно положиться. Не помчится же связник домой, чтобы доложить дочурке о неслучайной встрече, запланированной в агентурных структурах. И что он ей скажет? Что встретил ее погибшего жениха в новой партии арестантов? Это же полный абсурд! Конечно, семья доктора не знает, что он направлен в новую колонию с самой секретной миссией!
– Доктор Джон Картер самый надежный, самый неподкупный агент секретных королевских служб! – продолжал втолковывать невидимый собеседник. – По поводу вашего появления он проинструктирован. Ему можно доверять, как самому себе.
Шепот затих. Гарольд с трудом повернул голову, но возле корабельной койки уже никого не было. Внезапно он ощутил волнение. Грудь распирало от стесненного дыхания. Нет, даже если встречи не избежать, Летиция не узнает его в полуголом, босом, заросшем многодневной щетиной бродяге. Он сильно изменился за эти долгие месяцы. И этот безобразный шрам отнюдь не украсил его внешность. Если они даже встретятся, совершенно случайно, Летти ни за что не узнает его. Ни за что и никогда.
Оказавшись в стороне от блеска и великолепия светской жизни, хлебнув из самой гущи жизни низов, он смотрел на прежние причуды Летиции совершенно по-другому. Ему стало понятно ее стремление не выделяться из толпы нарядами, одеваться в скромные платья сдержанных тонов.
«Какой я глупец! – Гарольд отер лицо загрубевшей ладонью. – Какой глупец! Пытался учить жизни умнейшую женщину! Господь свидетель, я был всего лишь продуктом устоев собственной семьи. А Летти, похоже, окунулась в жизненные беды и горести с раннего детства. Скорее всего, потому, что ее отец доктор. Врач, который постоянно сталкивается с человеческим горем. И он не прятал свою дочь от жизни».
