Татьяна Лунина - Территория отсутствия
Разбудил резкий крик. Геннадий вздрогнул, прислушался — тишина, только зудит над ухом комар да по-прежнему надрываются птицы. Посмотрел на часы: прошло пятнадцать минут, а проспал, будто не меньше часа, вот что значит свежий воздух. «Померещилось», — решил соня, лениво потянулся, привычно полез в карман за сигаретами. Все трудятся. Один копает червей где-то на берегу, другая собирает ветки, а он бездельничает. Но по праву: пригласили, будьте последовательны, не каждому удается зазвать в свою компанию депутата. Со стороны леса донесся короткий женский крик, на этот раз в нем слышался неподдельный страх. Геннадий вскочил на ноги, нерешительно потоптался на месте. Бежать к березам — значит подвергать себя риску, оставаться — трусливо, подло, не по-мужски. Он старательно вглядывался в то место, где исчезла Ольга, успокаивая себя, что голос, кажется, принадлежал не ей. И тут по ушам полоснуло воплем, в котором отчетливо прозвучало: «Гена-а-а!» Не раздумывая, он бросился на этот панический зов. Теперь уже об опасности не думалось, главным было — успеть. Когда-то десятиклассник Козел пробегал стометровку за пятнадцать секунд, сейчас понадобилось втрое больше, но и этого времени хватило, чтобы не опоздать.
На молодой весенней траве, подминая собой одуванчики, отчаянно боролась с каким-то лысым ублюдком Ольга. Туго натянутая на мужской череп кожа была покрыта испариной, длинные ноги в кирзовых сапогах елозили по земле, спущенные темные брюки открывали крепкий зад, обтянутый белыми в черную полоску трусами с коричневой отметиной в середине, от этой отметины Геннадия чуть не вырвало. Одна рука зажимала девушке рот, другая пыталась сдернуть с нее джинсы. Лысый злобно матерился, сопровождая мат рычащим: «Заткнись, сука!» Было ясно, что голыми руками с этой тварью не справиться. Геннадий растерянно огляделся, заметил в двух шагах камень, наклонился, схватил грязный обломок и, подскочив сзади, шарахнул по влажному черепу. Из раны хлынула кровь, мужик странно дернулся, после затих. За спиной раздался топот и запыхавшийся голос спросил:
— Что случилось?
Глава 5
— Что случилось? — повторил Дмитрий. Повторяться в этой ситуации было глупо, даже идиоту с первого взгляда стало бы ясно, что здесь произошло.
— Я, кажется, убил человека.
— Туда ему и дорога! — Ольга выбралась из-под обмякшего тела, пнула ногой мясистую тушу, приблизилась к своему спасителю, ласково провела рукой по депутатской щеке и улыбнулась. — Спасибо, — потом повернулась к опешившему брату, невозмутимо спросила: — Что еще должна сказать женщина, когда спасают ее честь, а может, и жизнь? — этой выдержке мог бы позавидовать спикер Государственной Думы.
— Я его убил. Все кончено, я пропал.
Елисеев обошел паникера, склонился над лысым в траве, прижал пальцы к окровавленной шее, замер на несколько секунд и, разогнувшись, хмуро подтвердил.
— Похоже, парень отдал концы, — вытащил из кармана носовой платок, брезгливо обтер кончики пальцев. — Оля, может, объяснишь, наконец, что стряслось? Кто этот тип?
— Платок надо будет сжечь, — проигнорировала сестра навязчивость брата, — нам ни к чему лишняя улика. А вот что делать с этой мразью, честно говоря, понятия не имею.
— Я убил человека, — напомнил о себе убийца.
— Прекратить истерику! — неожиданно рявкнул рекламщик. — Топайте оба за мной, — повернулся спиной и решительно двинул к опушке, откуда только что примчался. Его сестра ухватила незадачливого защитника за руку.
— Пошли! Димка знает, что делает. Надо ему довериться, все будет хорошо.
— Все рухнуло, мне конец.
Спасенная вдруг с силой рванула на себя спасителя и, буравя взглядом, прошипела прямо в лицо:
— Все только начинается, идиот! Ты поступил, как настоящий мужик, не смей вести себя, как мальчишка, и размазывать сопли. Вспомни, кто ты и кто этот ублюдок. Я горжусь тобой, ясно? А теперь возьми себя в руки, пошли! — Она разжала цепкие пальцы и пошагала без оглядки вперед, уверенная, что ее заступник послушно поплетется следом.
Как ни странно, эта уверенность передалась. Геннадия перестала бить мелкая дрожь, он успокоился, даже повеселел. Все происшедшее начинало казаться испытанием его сути, выдержавшей с честью серьезный экзамен. В самом деле, другой мог бы смалодушничать, струсить, а он повел себя мужественно. По первому зову кинулся на помощь, не побоялся рискнуть собственной жизнью. «А если бы этот гад оказался ловчее? Да запросто убил бы обоих! Наверняка какой-нибудь вшивый бомж, их сейчас по стране, что крыс по помойкам. Подумаешь, раздавил одну! Избавил общество от потенциальной угрозы, освободил налогоплательщиков от прожорливой прилипалы». «Освободитель» испытывал гордость: он на деле доказал свою нужность. Без сомнения, ни один из тех, кто мнит себя устроителем жизни, не осмелился бы так же активно вторгнуться в эту самую жизнь — суровую, неприглядную, ежеминутно проверяющую человека на вшивость. Ведь промедли он хоть на миг, и одна оказалась бы жертвой насилия, а другой — ненужным свидетелем, с которым известно как поступил бы такой подонок. Депутат содрогнулся, представив иной поворот событий. «Воистину, эта Оля абсолютно права: между тем, кто уверенно шагает сейчас вперед, и тем, что валяется с размозженной башкой под березой, есть огромная разница. Она отличает свободу от рабства, ум от безумия, человека от червя, которого следует беспощадно давить. Только что эти грани проявились особенно четко, совершилось не убийство, а благо… Однако с «идиотом» Ольга, конечно, погорячилась и поэтому, безусловно, должна извиниться. Нервы нервами, но терять контроль над собой не годится».
— Простите за «идиота», — вторгся в мысли виноватый голос. — Я просто очень за вас испугалась.
— За меня?
— Конечно! Эта туша весила не меньше центнера, плюс тупая агрессия, злоба. Да ему ничего не стоило прикончить нас обоих! Он же угрожал ножом, видели его финку? Жуть! Ладно бы убил только меня, но ведь этот гад мог бы зарезать и вас. А ваша жизнь несоизмерима с моей.
— Жизнь каждого человека есть величайшая ценность, — приосанился депутат. — И это не зависит от социального статуса.
— Скромность — неплохое качество для девицы. Серьезный политик должен знать себе цену. Убить меня — значит причинить горе только моему брату, убить вас — уничтожить сотни тысяч надежд.
«Ошибаешься, моя умница, — хотел было возразить народный избранник, — за мной стоят миллионы». Однако не сказал ничего, молча с достоинством вышагивал рядом, пытаясь предугадать финал неприятной истории. Но финал прорисовываться никак не желал, мысли, только что радующие ясной логикой, снова путались, трусливо прячась за одной, самой главной: его судьба по воле идиотского случая оказалась в руках посторонних. Единственное, чем может она быть одарена, порядочность этих двоих, вымостивших дорожку в ад благими намерениями потешить рыбалкой.
