Джоанна Троллоп - Друзья и возлюбленные
— А Софи тоже живет у них?
— Нет.
— Тогда где?
— У бабушки. Сама захотела. Разве это не ужасно, разве не подло — быть не в силах помочь собственной дочери?
— Нет. В вашем положении — нет.
Джина встала.
— Почему вы не говорите, что я ужасная мать? Почему просто сидите, излучая терпение и понимание? Почему не скажете, что такое поведение непростительно для женщины сорока шести лет?
Диана Тейлор тоже встала.
— Потому что вы потрясены.
— Неужели?
— Поймите, в жизни любого человека неизбежны потери. Потеря молодости — пожалуй, первая и очень болезненная. Она вас меняет, но не убивает. Потери, подобные вашей, чаще всего вызывают потрясение.
— Чаще всего? То есть мой случай ничем не отличается от других? Меня легко и непринужденно бросил муж, потому что не может и минуты прожить рядом… хотите сказать, это случается со всеми?
Диана Тейлор наклонилась ближе. У нее были ясные карие глаза без всякой косметики.
— Вы уникальны. И ваш случай тоже. Но вы испытываете те же чувства, что и другие люди: сильные, непокорные чувства. Это горе.
— Горе, значит?..
— Да. Софи тоже его испытывает. Она горюет.
— Думаю, на сегодня хватит, — сказала Джина.
— Хорошо.
— Я еще приду…
Диана Тейлор пошла ее провожать. Она не ждала благодарности, просто кивнула. Джина кивнула в ответ. Невежливое получилось прощание. В приемной Джина увидела молодого человека в джинсах и кроссовках, с бритой головой и осунувшимся лицом. Он злобно разглядывал открытку на каминной полке. Надпись на ней гласила: «Когда судьба преподносит вам лимон, постарайтесь сделать из него лимонад». Юноша мельком глянул на Джину и буркнул: «Черт-те что!»
Ви шила шторы: красные, с подсолнухами и скорее ромбовидные, чем прямоугольные, — так показалось Софи, которая час или два наблюдала за бабушкой. Но она промолчала. Ви работала как вол, чтобы к закату повесить новые шторы вместо старых, клетчатых, и полюбоваться лучами солнца, пробивающимися сквозь желтые цветы. Она так увлеклась шитьем, что почти не разговаривала — впрочем, рот у нее все равно был забит французскими булавками, а грохот от швейной машинки стоял оглушительный. Поэтому Софи вскоре перестала делать вид, что ей интересно, и пошла проведать Дэна, который занимался своей коллекцией марок («играл в почтальона», как говорила Ви). Софи немного смыслила в филателии, и Дэн порой разрешал ей брать щипцами хрупкие и столь любимые им кусочки бумаги.
— В них есть какая-то тайна, — говорила Софи бабушке. — Не то что в подставках для пива.
— Тоже мне тайна! — возражала Ви. — Делай он их своими руками — вот тогда была бы тайна.
Когда Софи ушла, Ви подумала, не подрубить ли шторы вручную. Так они будут лучше висеть, но это займет в десять раз больше времени, чем если их прострочить. Она встряхнула одну штору. Ткань немного морщится…
— Вот это да! — удивилась вошедшая Джина. — Куда ты их повесишь?
— На кухню, — коротко ответила Ви и посмотрела на дочь. Та по-прежнему выглядела плохо. — Ну-ка поцелуй меня.
Джина послушалась. Щека у Ви была теплая и напудренная, как свежая лепешка.
— Мам, ты Софи не видела?
— Ушла только что к Дэну — разглядывать старые марки. А я уж думаю: когда ты за ней явишься?
— Прости за беспокойство…
— Софи при всем желании не может доставить мне беспокойство, — сказала Ви, бросив шитье и отправившись на кухню, чтобы поставить чайник. — Дело в тебе. В вас. Мать и дочь должны жить вместе.
— Поэтому я и пришла. Я была у психолога и…
— У психолога?!
— Да.
— Ты ненормальная, — с упреком сказала Ви.
— Мам, я…
Ви громко пустила воду в чайник, потом с силой бухнула им об стол.
— Все вы такие. Все. Только и думаете что о себе — всюду я, я, я, я! То ли дело мы. Мое поколение обходилось без этих умников в белых халатах. Мы просто жили. Я просто жила. Беременная села на поезд и начала новую жизнь. За душой — семнадцать фунтов да ребенок. А ты? У тебя прекрасный дом, куча вещей, которые и девать-то некуда, денег навалом, высшее образование и почти взрослая дочь. И что же ты сделала? Побежала плакаться Лоренсу и Хилари, у которых своих проблем хватает, а потом к психологу!.. Я тебе покажу психолога, Джина Ситчелл! Что он сказал, твой психолог? Про ответственность небось ни слова? Ты ни в чем не виновата, да? Ну конечно! Виноваты Фергус, я, плохая погода и политики…
Джина заткнула уши и прислонилась к косяку.
— Прекрати!
— Все, молчу.
Джина оперлась на стол.
— С чего ты так взбесилась? Мне что, уже и за помощью обратиться нельзя?
Ви промолчала. Ей вдруг захотелось расплакаться, и она стала сосредоточенно вынимать из буфета чашки и большую форму для выпечки с изображением Виндзорского замка.
— Мам?!
Ви бросила в чашки по пакетику чая, тяжело уселась и сложила руки на столе. На Джину она и не посмотрела.
— У тебя был муж.
— Да.
— И дом. И дочь, у которой был отец.
Джина села напротив матери. Та теребила кольца на пальцах.
— Теперь ты все это потеряла. Скандалила с мужем, не обращала внимания на дочь, и они оба ушли. Джина Ситчелл, у тебя была прекрасная семья, за которую тебе не пришлось бороться, не пришлось страдать, день за днем и год за годом принимая трудные решения…
— Погоди, — перебила ее Джина. — Я не бросала Фергуса. Это он меня бросил.
— А ты, конечно, тут ни при чем! — злобно ответила Ви и встала, чтобы снять с плиты шипящий чайник.
— Ты просто не можешь простить меня за потерю всего, чего у тебя никогда не было.
Молчание. Ви дрожащей рукой разлила воду по чашкам.
— Дело в твоем отношении, — наконец сказала она. — Ты строишь из себя беспомощную жертву, которая ни на что не способна.
— Разве тебе никогда не было плохо?
Ви передала ей чай.
— А почему, думаешь, я все время чем-нибудь занята? Подожди, пусть заварится.
— Мам, неужели лучше подавлять горе, а потом срываться на мне, чем признать его и попросить о помощи?
— Я на тебе не срываюсь. Не выдумывай оправданий. Я просто переживаю за тебя и за внучку. Что будет с Софи?
— Софи…
Ви выудила пакетик из чашки.
— Да, Софи. Она твоя дочь, и ты за нее в ответе.
— Я… я немного ее боюсь.
— В смысле?! — Ви изумленно уставилась на Джину.
— Софи обожает отца. Чуть ли не как мужчину. Вот и злится на меня, а я из-за этого ее побаиваюсь. Не знаю, что ей сказать. Вдобавок мне больно, одиноко и страшно! Разве не понятно, зачем я пошла к психологу?
Ви встала, открыла форму и протянула ее Джине. Внутри лежала половина торта, залитого глазурью и усыпанного засахаренными вишнями, похожими на драгоценные камни в бутафорской короне.
