Татьяна Ковалева - С тобой навсегда
Кажется, в тот миг я вспыхнула вся — от негодования, от волнения:
— Нет, ты не подвезешь меня!
Я очень упирала на «ты», я этим «ты» хотела досадить и даже обидеть, хотя это и было мне трудно. Воспитание мешало (надо же! и так бывает!).
— Почему же? — искренне удивился он; ему и невдомек было, что кто-то может отказаться от его услуг.
Пока он удивлялся в своей роскошной машине, я раздумывала: надавать ему сейчас по этим черчиллевским щекам или обидеть как-нибудь на словах (повыразительнее сказать, чем презрительное «ты»)? Первое мне было осуществить не с руки — именно не с руки! — потому что руки мои были заняты (в одной зонтик, в другой сумка) да и толстяк из машины не выходил. Технически — невозможно надавать. Разве что ухватить за нос. Но и это я отмела: не хотела пачкать руки. И решила удовольствоваться отместкой на словах.
— Почему не подвезешь? — переспросила я с улыбочкой. — А потому что не захочешь, дружок. Не все ты обо мне выспросил, не всех обошел.
— Что же я такого не выспросил? — глаза его стали идеально круглыми; кажется, он испугался, что не предвидел чего-то, что о чем-то, действительно, не спросил.
Меня это позабавило:
— А не девочка я!
— В каком смысле? — челюсть его с подбородками отвисла.
— В самом прямом: в анатомическом, в физиологическом, в интимном — на выбор…
Он молчал, глядя на меня снизу-вверх, до побеления пальцев сжимал руль, тихонько газовал, но не уезжал.
А мне стало смешно, и я зло смеялась.
И продолжала:
— Да, да, любезный! Это правда! И знают об этом теперь трое: я да ты, да еще тот, кто нарушил мою девственность…
Кандидат скривился и взволнованно проглотил слюну:
— Ну тогда — конечно!
И он плавно тронул свой автомобиль, и быстро скрылся в завесе дождя.
Я же торжествовала, я чувствовала себя отмщенной.
— Идиот! Идиот! — я смеялась.
Однако рано радовалась… Через месяц он появился вновь — переварил и эту информацию.
Выйдя из автобуса, я шла по тротуару по направлению к театру. И не сразу заметила, что лимонный «мерседес» практически неслышно сопровождал меня.
Заурчал вдруг ближе двигатель. Я оглянулась.
Кандидат, высунувшись из машины, расплылся в улыбке:
— Мы никому не скажем, — перешел он сразу к делу.
— О чем? — фыркнула я и отвернулась, ускорила шаг.
Он поехал быстрее: понятное дело, на «мерседесе» он играючи догнал меня:
— Мы не скажем о том, что ты… ну… как ты говоришь, три свидетеля…
— Какие три свидетеля? — не поняла я.
— Ну… что ты говоришь — не девочка будто.
Кандидат на несколько секунд замялся. Его импортный автомобиль благородно шуршал колесами по брусчатке.
— Почему же! — хмыкнула я презрительно. — Мы можем это обсудить с кем-нибудь. Что тут такого! Вопрос житейский, можно сказать, — вопрос времени… Норма бытия. Хочешь, вон тому милиционеру сейчас скажу, что я не девочка и что виноват в этом ты?
Лицо Кандидата смешно вытянулось:
— А мне говорили, что ты порядочная девушка.
Я засмеялась:
— Разве одно другому мешает? Разве порядочные девушки не теряют девственность?
Он покачал головой:
— Люба, не передергивай. Я имел в виду милиционера… и что будто бы я…
Здесь я взяла круто вправо, и незатейливый разговор наш оборвался. Кандидату нужно было либо выходить из машины и волочиться за мной пешком, либо ехать прямо по газону. Не подошел ни один из вариантов.
Буркнув что-то раздраженно, Кандидат уехал куда-то вперед.
Я огляделась и пошла через кварталы напрямик: благо, идти мне было не очень далеко.
Шла и досадовала:
— Какой привязчивый! Надо же! Вот ведь липучка!
«Мерседес» неожиданно вынырнул из проулка и опять поехал рядом со мной.
Голос — все тот же занудливый, немного гнусавый голос — продолжал мучить меня:
— И все же! Как ты насчет предложения…
— Никаких предложений! — отрезала я.
— Имеется в виду ресторан. Самый лучший из питерских, — ухмылялся он. — Или, если хочешь, прокачу тебя в Таллинн. Или в Хельсинки. Или круиз вокруг Европы.
«Это он меня покупает!» — злилась я.
— Ты меня покупаешь, что ли?
— Ничуть! Зачем так грубо? Я просто ухаживаю так.
— Не выходя из машины?
Лицо у него становится обиженным, как у побитой собаки.
Наконец он говорит как ни в чем не бывало:
— А что! Очень даже современно.
У него очень подвижное — будто без костей — лицо. Когда-то выпускали для детей такие поролоновые маски.
— Современно? — хмыкаю с сомнением. — Я бы не сказала! Ходил по театру, выпытывал все про меня, собирал сплетни. Всех насмешил, как клоун, и меня выставил в самом дурацком свете, а теперь претендуешь на роль современника, этакого героя-любовника?
— Ну и что? Не буду же я покупать кота в мешке.
— Кошку, — поправляю я. — И все-таки — покупать!
Мгновение-другое он обиженно раздувал щеки.
А я хотела уколоть побольней:
— Покупают игрушку… шкаф… машину вот такую покупают…
— С тобой невозможно разговаривать! — теперь раздраженно фыркал он (позволял себе!). — Между тем мне говорили, что ты очень контактная.
Я кивала в ответ:
— Контактная, но не со всеми.
Вдруг он вспыхнул и ударил по тормозам. Машина стала, как вкопанная. А я от неожиданности вздрогнула.
Кандидат выкрикивал мне в спину:
— А кому какое дело, что я выспрашиваю. Кому-то это смешно, а мне не смешно совсем!
— В первую очередь это неприятно мне, — отвечала я ему, обернувшись.
Он быстро нагнал меня и теперь улыбался во все окошко:
— Но с тобой-то мы, надеюсь, договоримся! Я слышал, ты разумный человек и с тобой всегда можно договориться. Так ведь, Люба? А до других нам дела нет. Других мы тут оставим: любоваться на следы протекторов нашего «мерседеса».
— Твоего, — поправила я. — И вообще… Не ходи за мной, не езди и больше никого не расспрашивай обо мне. Все это очень глупо и бессмысленно! Считай что я умерла для тебя. Нет меня больше! Понял?
Глаза его весело сверкнули. Он хохотнул, и щеки его вместе с подбородком при этом вздрогнули:
— Прекрасно!
— Значит, мы договорились?
— Ни в коем случае! Я вообще — о другом. Уж коли начались запреты, не исключено, что выгорит дельце. И пожалуй, достаточно на сегодня. Адью!
Он нажал на газ, машина взревела, рванулась, как некий свирепый зверь, и быстро скрылась за поворотом.
Если б я не была зла в тот момент, я бы непременно расплакалась от отчаяния. Я поняла: несмотря ни на что, он решил меня взять измором. Причем совершенно не стесняясь в средствах, даже не придавая средствам значения. Взять — и все! Взять, как вещь, которая понравилась на витрине. Может, еще и насчет цены поторговаться, дабы не переплатить. А потом — в упаковочку и в пользование. Мне же даже не у кого попросить помощи; нужно полагаться только на себя.
