Наталья Труш - Игра по чужому сценарию
На эту тему Лариса не раз говорила с подругой Катей. У той был как-то кавалер, у которого с языка не сходило слово «заинька». «Заинькой» была Катька, и ее мама, совершенно не похожая на косого, с длинными ушами зверька, ее брат и даже пес Мухтар. Тот был настоящим кобелем, и, когда пришлый кавалер его хозяйки обращался к нему так – «заинька», Мухтар презрительно скалился.
И не зря он скалился: кавалер оказался липовым, и все эти «заиньки» служили лишь для одного – чтоб ненароком не запутаться. Позже открылось, что у этого Катькиного кавалера «заинек» было столько, что до Москвы не переставить. Э-э-э... обойдемся без уточнений, что там обычно «переставляют до Москвы».
Такова уж скотская кобелиная порода. Кобель Мухтар тут совсем ни при чем. Нормальный он пес. И «заинькой» – фамильярность экая! – быть не захотел неспроста. Как чувствовал подвох и фальшь. Все-таки собаки – существа чуткие, не обманешь их. Не то что женщин. «Ох и глупыми же коровами становимся мы, когда влюбляемся!» – резюмировала Катя, и Лариса не могла не согласиться с ней. Она сама себя частенько ловила на мысли, что во всем оправдывает Шурика, находит каждому его действию свою отговорку. Как в том анекдоте, где жена сама себе объяснила и найденный на рубашке мужа след губной помады, и запах чужих духов. Осталось только придумать, почему на нем женские трусы. «Ну, придумай что-нибудь сама, ты же у меня умница...»
Нет, конечно, Шурик сразу Ларису предупредил, что не сможет встречаться с ней так часто, как ему хотелось бы. В силу его необычной профессии. Но иногда от его рассказов об этой профессии у Ларисы шла кругом голова, и она мысленно задавала себе вопрос: «А с ним-то самим все в порядке? Не клиент ли он психдиспансера?!!» Она много раз пыталась поговорить с ним начистоту, хотела как-то понять, проверить – не врет ли? Вернее, не сочиняет ли?
Он обижался. Но легко отходил, а в припадке любви и нежности он сграбастывал Ларису в руки-клещи, шептал ей на ухо слова какие-то сумасшедшие, которые не оставляли у нее никаких сомнений: Шурик – настоящий мужчина и любит ее по-настоящему. Ну, нельзя лишнего говорить! И это ей понятно. И обижаться не на что. Такая работа. Он так ей и говорил: «Привыкай. Такая работа».
И Лариса привыкала, врастая по самые уши в эти странные отношения.
Когда Шурик стал для Ларисы не просто приходящим мужчиной, а женихом, которого она не выпирала по сложившейся привычке посреди ночи на улицу, она познакомила его с племянником Пашкой. Целый вечер они по-мужски общались. А на следующий день Пашка сказал Ларисе:
– Мама Лара, какое-то у меня двойственное ощущение. Какой-то он, твой Шурик, неправильный, как... как налим! Нет, все нормально вроде. Мужик в нем виден издалека. Но в том-то и фокус, что, с одной стороны, мужик настоящий, с другой – настоящий налим! И не обижайся! Говорю, что думаю!
– Ты что в виду имеешь с этим налимом? – слегка обиделась на сынка-племянника Лариса.
– Скользкий, – без лишних слов объяснил взрослый мальчик.
– Ну ты даешь: такие выводы делаешь! – Лариса губу прикусила. Она-то ждала, что Пашка в восторге будет.
– Мама Лара, ну, не обижайся! – Пашка прижался к Ларисе, как в детстве, когда был маленький и постоянно подставлял свою коротко стриженную макушку ей под руку. – Просто, Лар, не верю я ему и его славной работе. Уж очень много он о ней треплется. И потом... Это ведь ты в него влюблена, а не я!
Шурик почувствовал, что Пашка принял его настороженно, и в следующий свой приезд завел с Ларисой разговор о том, что дети ревнивы и Пашка – не исключение. А потом, как бы между делом, он сказал Ларисе, что уже звонил знакомому мастеру, который готов посмотреть икону и даже уже дал согласие отреставрировать деревянную коробку, почистить металл и освежить краски.
– Хорошо, я подумаю, – ответила Лариса.
– Да что тут думать, дорогая? Пока берутся, надо делать! – Шурик говорил горячо и порывисто. Как всегда, когда он что-то доказывал, убеждая в своей правоте.
– Саш, реставрация – дело серьезное и очень недешевое. Я это хорошо знаю. Надо сначала поговорить о цене работы. А я сейчас к этому не готова. Давай позже, а?!
– Ну, давай. Только ты не поняла. Это мои друзья. И они для меня все сделают фактически бесплатно. Вернее, для тебя, – уточнил Шурик. – Я сам договорюсь, сам отблагодарю.
Лариса совсем не хотела реставрировать бабкину икону. Ей она нравилась вот такой вот, старенькой. Правда, в таком виде ее нельзя было повесить на стену: ушки на заднике коробки держались на честном слове, и под собственной тяжестью ящик бы рухнул. Но и отдать эту семейную ценность в чужие руки Лариса боялась.
– Ну а как я бабушкины записки сохраню? – Лариса искала повод отложить реставрацию. Вот если бы Шурик по-мужски где-то что-то подколотил, подклеил, не вынося икону из дома...
– Да какие вопросы? Возьми коробочку, аккуратно вытащи записки, пусть лежат, и ничего им не сделается.
Шурик сам, по-хозяйски, достал завернутую в покрывало икону, распеленал ее, открыл, бережно достал из нее записки.
Лариса видела, как от малейшего движения шевелятся, словно живые, полуистлевшие листочки. Она достала из шкафа пустую коробку из-под конфет, и Шурик положил в нее бабкины записки.
– Ну вот. А сейчас я ее заверну, как было. – Он снова спеленал икону. – А большой пакет у меня есть.
Весь этот вечер Лариса не находила себе места. В прихожей на полке для обуви стоял черный пакет, в который Шурик ловко спрятал ее икону, чудотворную семейную реликвию. Бабушка рассказывала, что в мужских руках она не была никогда и чудеса творит только для женщин. И Ларисе было не по себе оттого, что она сама, своими руками, отдала икону в чужие, да еще и мужские руки. Шурик в этот момент был ей неприятен. Он казался каким-то пришлым татарином, который посягнул на святое.
Странно, что она сама согласилась, сама отдала семейную реликвию Шурику, а теперь винит его. Вроде он сильно и не настаивал. Но у него был талант убеждать. Он при этом будто наседал на собеседника, который сдавался без боя. Слишком убедителен был Шурик. Не получалось ему противостоять. И после того, как все уже случилось, после того, как Лариса уступила, и оттого, что она не в состоянии повернуть все вспять из-за неудобства и из опасения нанести смертельную обиду, ей хотелось только одного: чтобы он поскорее ушел.
А Шурика, наоборот, проперло на разговоры. И не на какие-нибудь пустопорожние, а на те, что Ларису очень волновали, – о будущем, их совместном будущем, которое виделось Шурику светлым и безоблачным.
Он взялся развивать мысль о свадьбе.
– Какая свадьба, Саш?!! Мне не восемнадцать, и тебе не двадцать!
– Как «какая»?!! Настоящая! Красивая, с венчанием, с лимузином и свадебным путешествием. Я иначе не согласен! И никто меня не поймет, если мы тихо сойдемся и зарегистрируемся, как кухарка с пастухом!
