Измена. Мне (не) нужен врач (СИ) - Брис Руфина

Стараясь действовать незаметно, нажимаю на микрофон в мессенджере. Пусть Лёша услышит наш разговор тоже.

— И? – вопросительно смотрю на неё, — что ты от меня хочешь?

Она напряжённо усмехается:

— Твой мужчина тебе изменяет, ты слышишь?

Моё сердце почти выскакивает из груди. Хорошо, что эта подлюка не знает об этом. Холодно смотрю на неё.

— А может, наоборот? Я так поняла по твоим словам, что он изменяет тебе со мной.

— Да, — теряется на несколько секунд, — не совсем. И вообще, я сейчас не об этом. Я пришла поговорить с тобой, как с хорошей, разумной девушкой. Ты совсем не виновата, ведь ты ничего обо мне не знала, он же тебе обо мне ничего не говорил?

Она затаивает дыхание.

— Не говорил, — соглашаюсь я.

— Так вот. Прошу тебя, оставь его в покое. У нас скоро будет ребёнок.

Марина копается в сумочке, извлекает из неё свернутый пополам лист бумаги, подсовывает мне. Слепо пялюсь в него. Буквы расплываются. Фамилия какая-то, срок два месяца, печать…

— Вот результаты УЗИ. Лёша говорит, что вы давно расстались бы, будь его воля. Просто ему жалко тебя. Жених бросил у алтаря. Он не может так подло поступить, надеется, что ты сама решишься и оставишь его в покое рано или поздно. Но, пойми и меня, сколько в моём положении можно ещё ждать. Уже животик растёт, скоро в больнице станут замечать. Ты разрушаешь наше счастье, лишаешь ребёнка отца.

Ну, всё, пожалуй.

Выпиваю залпом второй стакан сока, молча поднимаюсь. Делаю шаг в сторону прилавка,чтобы расплатиться. Вдруг меня накрывает приступом тошноты. Разворачиваюсь к сопернице. Меня неукротимо рвёт прямо на её светлое пальто.

Глава 24

Дальше всё, как будто не со мной. Перед глазами плывёт, в ушах гул.

Марина вскакивает, широко раскрывает руки, ошалело таращится на томатные разводы и визжит, словно её ужалила змея. Но я воспринимаю её вопли, как будто из-за стены. Ей ещё повезло, что я двое суток не ела.

Голова опять кружится. Мир вокруг заваливается набок. Совершенно обессилев, хватаюсь пальцами за стол, он накреняется. Равнодушно констатирую в мыслях, что через секунду упаду и, вероятно, больно ударюсь головой. Но на помощь приходит продавец. Он кидает Марине полотенце:

— Туалет по коридору направо.

А меня подхватывает под локти и усаживает обратно на стул.

Потом быстро приносит стакан воды и что-то спрашивает, заглядывая в глаза. Но я уже с трудом понимаю его.

— Вы далеко живёте? Может скорую вызвать?

Изо всем сил трясу головой.

— Кому набрать, чтоб вам помогли?

Пожимаю плечами. Сама не знаю, кому. Алексею стыдно как-то. Мама с папой работают допоздна.

Выдавливаю с трудом:

— Я рядом живу. Сейчас отдышусь и пойду. Только я ещё не расплатилась.

— Не волнуйтесь об этом, всё за счёт магазина, выздоравливайте, — продавец мягко улыбается.

Прищурившись, сосредотачиваюсь на бейдже:

— Спасибо, Глеб. Мой, ммм…

Не соображу, как назвать Лёшу.

— Мой мужчина оплатит, как только вернётся домой.

Жалобно смотрю на входную дверь. Представляю, как она открывается. Звякает колокольчик. Расстёгивая по пути куртку, через порог переступает немного запыхавшийся Алексей. Спешит к столику. Не обращая внимания на Марину, склоняется надо мной и говорит странным, не своим голосом:

— Тебе плохо, малышка?

Да, мне плохо, любимый. Ты даже не представляешь, до какой степени отвратительно мне сейчас. Шмыгнув носом пару раз, уливаюсь слезами. И даже не могу сказать, что меня больше всего беспокоит.

Очень стыдно перед продавцом, которому я доставила неприятности. Боже, какой он милый, водички принёс, не ругается, не ворчит, сочувствует, вытирает что-то со стола и на полу под ногами, а я сижу и рыдаю вместо того, чтобы помочь. Бесполезная какая-то. И не за что меня любить вообще. Несмотря на это, мне всё равно себя ужасно жалко. Сил нет ни физических, ни моральных, и дуру эту зачем-то слушала. Как теперь забыть её слова?

А за окном опять разметелилось. Февраль заканчивается, а снегопады продолжаются каждый день. Когда же уже весна? Так солнышка и зелени не хватает. И от этого хочется плакать ещё сильнее.

— Ксюша, детка, что с тобой?! – чувствую, что кто-то протирает моё лицо сухим платком.

С трудом выныриваю из своего отчаяния, напрягаю зрение и с облегчением выдыхаю:

— Тётя Вера…

Тянусь к ней, обнимаю и рыдаю уже в пушистый воротник её куртки. Лёшина тётя ласково поглаживает меня по спине.

— Да что произошло? Кто тебя обидел? Я приехала пораньше. Дай, думаю, тортик к чаю куплю. А тут ты. Сейчас Алёше позвоню, пусть поторопится.

— Не надо, он расстроится, — оживаю я.

Отрываюсь, обмахиваю лицо ладонями.

Оглядываюсь по сторонам.

— А где она?

— Кто?

Путанно пробую объяснить:

— Марина. Она сказала, чтобы я сама ушла… И что у них с Лёшей скоро родится ребёнок. А потом меня вырвало. Я не специально, просто голодная, несколько дней тошнило. И вот.

— Кто? – презрительно морщится тётя Вера, — эта чума, что ль? С чего ей беременной быть от Лёшки, если они расстались сто лет назад? И если она каждые три месяца приходит в гинекологию инъекции противозачаточные делать?

— Я не верю ей, правда. Лёша не стал бы прятаться, он сказал бы мне… Наверное… Да нет, он не стал бы тайком. И он мне каждый день говорит, что любит. Нельзя же каждый день обманывать, да? Кто угодно устанет столько врать.

— Да ты что! На кой она ему, когда есть ты? Он вообще никого не замечает, как вы съехались, я тебе точно говорю. Только «Ксюша» одна на языке. А эта сучка, прости за грубость, всё не уймётся никак, смотрю.

— Это не ваше? – продавец подходит и кладёт перед нами на стол листок, — подруга выронила у туалета.

— Вот, она мне результаты УЗИ показала, — подскакиваю на месте.

Тётя Вера достаёт из сумочки очки, цепляет их на переносицу, раскрывает листок, внимательно вчитывается.

— Да это чужое, не её фамилия. Во-первых. А во-вторых, ты хоть дату посмотрела бы, четыре года прошло. Я тебе таких завтра хоть сто штук принесу, если надо.

Она распрямляется, обводит взглядом небольшое помещение кондитерской. Из темноты появляется Марина, злая, аж искры из глаз.

— Вот ты где! – восклицает тётя Вера, — сюда иди, интриганка. Я тебе сейчас новое заключение оформлю, а то у того срок годности закончился.

Она машет листочком перед лицом.

— Ага, — огрызается Марина, — а пошли вы все. Сумасшедших лучше на привязи держать, чтоб на людей не бросались. И племянничку скажи, пусть валит на все четыре стороны, но сначала пальто мне новое должен купить. А сам он мне нахрен не нужен, пусть с дебильными малолетками по углам трётся, нормальных женщин ему не видать. И в Минздрав на него жалоба уже написана, что пациенток чпокает на рабочем месте. Так и передай своему, придурочная.

Последние слова явно предназначены мне. Слёзы обиды опять хлынули из моих глаз. Тётя Вера пристально смотрит на меня, приподняв бровь. Потом протягивает мне платок:

— А давно тошнит тебя?

Открываю рот, чтобы ответить, но тут раздаётся любимый голос:

— Не понял, кому и что моя Ксюша должна передать?

В дверях стоит Алексей. Смотрит на Марину исподлобья, губы сжаты в тонкую линию.

— Что хотела, Марин?

Глава 25

Глаза Марины бегают.

Но голос звучит резко, интонации жёсткие:

— Я ничего не хотела. Это Маслова, ненормальная твоя. Я подошла узнать, не с ней ли ты. А она испортила моё пальто. Ревнивая тварь!

— Хорош гнать, слышал ваш разговор. Ну, ты и пиз… — Алексей осекается, морщится, как будто только что съел целый лимон, бросает взгляд на меня и заканчивает, — Сказочница.

Берёт её за локоть, направляет за столик:

— Сядь. Хочу, чтоб ты всё видела и слышала.

Марина плюхается на свободный стул. Её попытка сжечь меня взглядом терпит фиаско. Поэтому она вызывающе разваливается, отворачивается от нас к прилавку и закидывает ногу на ногу.