Дикая сердцем - Такер К. А.

– Нет, этим занималась моя мать.

Хотя она сама не раз охотно признавалась, что получает куда больше удовольствия от своих кустов роз и сирени, чем от морковки с кукурузой.

– Ну, любой человек может стать садоводом, если будет достаточно долго возиться с землей, – отмахивается Фил. – Еще есть загоны, где мы держали скотину.

– Твоя ферма, Барби, – бормочет Джона, получая мое едва заметное закатывание глаз в ответ.

– Конечно, кроме нескольких кур, которые несут яйца по утрам, больше никого не осталось. Ну и Зика. – Фил с грохотом ставит стакан на стол и наполняет его виски до половины. – Этот старый козел не что иное, как заноза в моей заднице. Он терпеть не может мужиков. Бесполезен, поскольку Колетт с нами больше нет. Он повсюду таскался за ней следом.

Лицо Джоны расплывается в ухмылке.

– Кто бы мог подумать? Калла просто обожает коз.

– Так сколько лет этому дому? – спрашиваю я, предупреждающе зыркая на Джону.

Мой взгляд скользит по деревянному убранству домика, намеренно избегая огромной лосиной головы, наблюдающей за нами со своего места между двумя большими окнами. По бокам от камина висят оленьи головы. На стене напротив – черная меховая шкура, отороченная красным войлоком, и я могу только предполагать, что когда-то это был медведь, поскольку головы к ней не прилагается.

Я никогда не возьму в толк, зачем люди окружают себя теми, кого они убили.

– Дайте подумать… Старые владельцы начали строительство лет за десять до нас. У них настали тяжелые времена, и им пришлось продать дом еще до того, как его закончили. Так что, я полагаю, ему… – Фил прищуривается в раздумье. – Почти сорок пять лет? Кое-что обновили тут. И полностью переделали подвальное помещение. Весь этот камень положили мы. Колетт думала, что это будет красиво. Разбавит дерево.

– Она была права. Так и есть.

Бревенчатый дом построен на небольшом склоне, что позволило сделать в подвальном помещении несколько больших окон. Внешняя отделка облицована камнем, выгодно сочетающимся с камином.

– Конечно, кое-что придется переделать. Отделку и шкафы. А в ванной не помешали бы новые смесители, и нужно покрасить стены. – Фил отпивает виски, морщась от первого глотка. – Ну, знаете, все то, чем ты говоришь, что займешься, когда у тебя будут свободные выходные, а потом не успеваешь оглянуться, как проходит тридцать пять лет, твой ребенок уезжает из дома, жена умирает, а ты все еще смотришь на загрунтованный гипсокартон.

В его голосе звучит тоска.

И я надеюсь, что мне удается скрыть жалость на своем лице, когда произношу:

– У вас чудесный дом.

В деревенском, перегруженном стиле, с устаревшим и захламленным интерьером, но все же он уютный. Даже несмотря на всех этих мертвых животных, наблюдающих за мной.

Может, Фил и живет здесь один – об этом красноречиво свидетельствуют грязная посуда и пустые упаковки из-под готовых замороженных продуктов, валяющиеся на столе, одежда, раскиданная почти на каждом предмете мебели, паутина, свисающая с люстры, словно мишура, – но здесь все еще сохранилось присутствие его покойной жены. Магниты в виде цветочков на дверце холодильника, удерживающие фотографии их внуков, плещущихся в озере. Календарь, висящий на стене, открыт на сентябре, где аккуратным женским почерком отмечены несколько встреч, день рождения и годовщина. Над порогом прихожей, длинного узкого коридора с дюжиной крючков, на которых висит все подряд – от легкого свитера до болотных сапог, – прикреплена деревянная табличка «Боже, благослови этот дом на Аляске», расписанная вручную фиолетовыми полевыми цветами. И полагаю, что все эти бледно-голубые и сиреневые вещи когда-то принадлежат самой Колетт.

– Эти бревна все были вытесаны вручную, – произносит Фил, и его брови изгибаются дугой, будто он делится невероятно шокирующим секретом. – Колетт настаивала, что если у меня есть ангар для моих игрушек, то у нее должен быть свой бревенчатый домик у озера с большим камином, где она сможет проводить холодные зимние дни. С этим не поспоришь. – Его мутный взгляд устремляется на двускатный потолок двухэтажной гостиной, куда поднимается дымоход большого каменного очага. Длинный деревянный пол покрывает дешевый изношенный ковер цвета зеленого мха. – С этим местом связано много хороших воспоминаний. В любом случае мои ангар и мастерская появились только через пятнадцать лет после дома.

– Они выглядят добротно построенными, – замечает Джона тем же оценивающим тоном, который не покидает его голос с тех самых пор, как мы приземлились.

– О, так и есть. Ангар нуждается в небольшом ремонте. Обычная профилактика, которой никак не избежать. Но такого, как здесь, вы больше не найдете нигде в округе. Старая постройка, скажу я вам.

Джона согласно кивает.

– Я летел над этими парнями, как муха над лосиным дерьмом.

Прячу свою кривую улыбку за глотком воды.

– Джона восхищается вашим ангаром с тех пор, как мы приземлились. – Я бросаю на него язвительный взгляд. Конечно, это больше походило на то, что Джона прогуливался в мороз с эрекцией на гигантский металлический сарай, но все же.

– Уж надеюсь. Джордж клялся, что ты оценишь. – Фил делает еще один большой глоток виски. – Вот почему я лучше продам участок тебе, а не той парочке из Хомера. Так когда у вас будут деньги, чтобы выкупить его?

Глава 8

– Я буду бургер из бизона и разливной светлый эль. – Джона складывает меню и передает его обратно Крису. – А Калла возьмет нож для стейка, чтобы перерезать им мою яремную вену.

Кустистые брови Криса изгибаются дугой, когда он смотрит на меня, и его глаза сияют смесью восторга и любопытства.

– Полагаю, он это заслужил?

– В супе с луком-пореем есть молочные продукты? У меня пищевая аллергия. – Заставляю себя улыбнуться. Злюсь, но при этом голодна.

– Позволь мне уточнить. Я вернусь через минуту. И принесу подставки, чтобы стол не шатался. – Крис забирает у меня меню. – И нож, чтобы пырнуть Джону.

Он уходит, все еще смеясь от своей шутки. Это мило.

Я снова устремляю жесткий взгляд на человека, сидящего напротив меня.

Джона откидывается назад, и стул скрипит от тяжести его немаленькой фигуры. Он смотрит на меня расчетливым взглядом – таким, который говорит мне, что в этот самый момент Джона прикидывает, как именно собирается убедить меня согласиться на эту его бредовую идею – поселиться в лесу посреди пустоши.

– Ты должна признать, что это идеальный вариант для нас.

– Для нас? Нет. Не для нас. Для тебя.

– Ты же хотела дом с характером. А что может быть более аутентичным, чем бревенчатый дом с прекрасным видом на Денали?

– Посреди глуши, – напоминаю ему я.

– Трапперс Кроссинг – это не глушь. Оттуда до Уасиллы всего двадцать пять минут пути. Там проживает десять тысяч человек и есть все, что тебе требуется. Даже «Волмарт».

– Ты думаешь, что «Волмарт» – это все, что мне нужно?

Джона вскидывает руки.

– Черт побери, я не знаю. Это ты все время говоришь о «Волмарте». – Его взгляд внимательно изучает стену позади меня, как будто где-то там, за деревянными панелями скрывается аргумент, который сможет меня переубедить. – Мари, например, живет в Уасилле.

– Ага, твоя суперблизкая подруга, которая тайно в тебя влюблена. Еще лучше, – бормочу я, хотя и не испытываю враждебности.

Когда познакомилась с той симпатичной ветеринаршей, сразу после того, как мы с Джоной впервые поцеловались, я просто сгорала от ревности. Любому было понятно, что она рассчитывает, что их дружба станет ступенькой к чему-то большему. Джона сам как-то признался, что они целовались один раз. А еще он сказал, что не может дать ей того, чего она хочет.

Я видела Мари всего дважды – второй раз на похоронах моего отца, – и, кажется, тогда она отступила на шаг назад, будто пытаясь соблюсти невидимую границу, проведенную между ней и Джоной, когда появилась я. В любом случае у меня нет проблем с Мари, но это совсем не то, что убедит меня в покупке дома Фила.