Тилли Коул - Милый дом (ЛП)
Спустя тридцать минут – одевшись и собрав книги – я шла по газону, наслаждаясь мягким утренним солнцем. Семь утра – лучшее время для прогулки по главной аллее. Людей не было и можно было подумать, расслабиться и набраться сил.
На полпути меня привлекли звуки жаркого спора. Первым делом я заметила припаркованный серебристый «бентли» и высокого мужчину в возрасте рядом с ним.
И этот мужчина яростно кричал на Ромео.
Я зашла за большое дерево и из укрытия наблюдала за спором. Было видно, что Ромео в бешенстве: руки сжаты в кулаки, вся поза выражает ярость. Мужчина в темном костюме гневно размахивал руками прямо перед лицом Ромео, крича ужасные и оскорбительные вещи. Он подался вперед, занес кулак, и я стала свидетелем того, как Ромео получил сильный удар по лицу, от которого его голова откинулась назад. Он не ответил, просто мужественно выстоял, принимая мощный удар.
– Божечки, – прошептала я себе под нос.
Я лихорадочно огляделась вокруг в поисках помощи, но тут была только я… и они. Я уже было побежала за охраной, как человек в костюме запрыгнул в свой «бентли» и резко рванул с места, а взбешенный Ромео подошел к огромному дереву и с громким рычанием принялся снова и снова молотить его ствол, пока не рухнул на землю и не опустил голову на руки. Я оперлась о грубую кору, пытаясь понять, свидетелем чего только что стала.
Я мучилась, не зная, что делать. На Ромео только что напали и ударили. Подглядывая из-за своего укрытия за большим дубом, я несколько минут наблюдала за его одинокой фигурой. Мое сердце екнуло, и прежде чем мозг успел среагировать, ноги сами понесли меня в сторону парня.
Он не услышал, как я подошла и опустилась на землю рядом с ним, запачкав засохшей грязью свой черный летний комбинезон без рукавов. Я тихонько достала из своей коричневой сумки бутылку воды и старый розовый носовой платок. Услышав, как я копошусь, Роум поднял голову. У него изо рта текла кровь, полностью замазав идеальные белые зубы.
– Ромео, боже… – прошептала я, борясь со слезами.
Он ничего не сказал, просто в недоумении смотрел на меня.
Я открутила крышку с бутылки «Эвиана» и притянула к себе его испачканную руку. Его пальцы были огрубевшими, но расслабленными. Я полила водой глубокие царапины, вымывая куски коры и грязи, и промокнула поврежденную кожу платком. Он даже не вздрогнул.
– Больно? – мягко спросила я.
Он покачал головой.
Когда его рука была чистой, я стала подвигаться вперед, пока не оказалась на коленях между его согнутых ног. Аккуратно притронувшись платком к его губам и вытерев кровь, я обнаружила большую открытую рану в уголке его прекрасной верхней губы. Я слегка надавила, и наши глаза встретились. Взгляд его карих глаз пронзил меня даже через преграду очков, в нем читались внутренний конфликт и отчаяние.
Когда губа перестала кровоточить, я передала ему бутылку воды.
– Прополощи рот, Роум. Кровь не так уж хороша на вкус.
Он на автомате взял воду и сделал все, как я сказала. Я села на корточки возле него и прислонилась к дереву. Я ничего не говорила. Опасалась сделать ему хуже. Мне просто не хотелось оставлять его одного.
В конце концов он расслабился и тупо уставился в никуда. Я больше не могла смотреть, как Роум грустит, и решив, что он нуждается в утешении, потянулась и взяла его за здоровую руку. Он посмотрел на наши переплетенные пальцы и слегка наклонился ко мне плечом. Я знала, что между нами есть еще нерешенные вопросы, особенно после нашего… черт, что бы там ни произошло в коридоре, но сейчас я могла думать только о том, что его нужно поддержать любыми способами.
Спустя, казалось, целую вечность Ромео наконец заговорил:
– Привет, Мол.
– И тебе привет.
– Как много ты видела?
Заметив, как у него перехватило дыхание, я положила голову ему на плечо.
– Достаточно.
Он резко откинул голову назад и зажмурил глаза.
– Кто тот мужчина на «бентли»?
– Мой папуля.
Я в шоке подняла голову.
– Твой отец?
Он снова опустил голову, пряча глаза. Я не понимала, стыдился он или был сильно расстроен.
Снова повисла тишина.
– Ты в порядке?
Он напрягся и повернул голову ко мне. В его глазах читалась боль.
– Нет.
– Хочешь об этом поговорить?
Он твердо покачал головой.
– Он часто тебя бьет?
– Теперь ему не часто перепадает такая возможность, – пожав плечами, ответил он. – Он разозлился из-за того, что я сделал. Позвонил мне, чтобы встретиться, и… ну, остальное ты видела.
Я подвинулась вперед и села лицом к нему.
– Стряслось что-то плохое, раз он так сильно тебя ударил?
– Деньги, разочарование, я – непослушный сын. Все как всегда. Хотя раньше он так далеко не заходил на публике. Я никогда не видел его таким разъяренным.
– Но ты же его сын! Как он может так с тобой обращаться? Что, черт возьми, ты мог натворить, чтобы заслужить побои?
Поджатые губы свидетельствовали о том, что Роум не станет отвечать. Я поняла, что он не намерен продолжать разговор, и снова взяла его за руку. Он сжал мою ладонь и больше не отпускал.
Он казался таким потерянным, его обычная маска сурового парня спала, раскрыв уязвимость. Нужно было сменить тему, чтобы не бередить старые раны.
– Как прошла игра в Арканзасе?
На его лице промелькнуло облегчение.
– Мы победили. Хотя и без моей помощи.
– У тебя была неудачная игра?
Он облизал губу, задев свежий порез, поднял упавшую хворостинку и сломал ее в сжатом кулаке.
– Блядский кошмар, а не игра.
– Ну, ты всего лишь человек.
– У меня в жизни не было такого плохого старта в сезоне. Мой выпускной год, в котором я должен попасть в профессиональную лигу, а все летит к черту.
– Почему все так плохо?
– Потому что я не могу завершить ни одного броска. Я подвожу команду и болельщиков. Родители никак не отцепятся от меня с Шелли – ты только что видела, как папочка настаивал на своем. Она достает меня сильнее обычного, и постоянно приходится ее отшивать. Я не могу спать, не могу сконцентрироваться, мысли об одной англичаночке не дают мне покоя каждую ночь. Каждую долбаную ночь. Она тревожит мои сны.
Он прижал наши руки к своей небритой щеке и потерся об них щетиной.
– Да, я знаю, каково это, – прошептала я, наблюдая, как кончики моих пальцев касаются его рта, и не в силах дышать от его признания.
– Я постоянно думал о нашей последней встрече, пока был в отъезде. – Голос Роума был еле слышен, будто он признавался в страшнейшем грехе. Казалось, он нервничает, раньше я за ним такого не замечала. Видимо, симпатия к девушке была для «короля ничего не значащего секса» абсолютно новым миром.
