Заставь меня (ЛП) - О'
Но наша администраторша заболела, поэтому обслуживающий персонал подменяет ее, и сейчас только я свободна. Я смирилась, нацепила на лицо дружелюбную улыбку и подошла к нему.
— Здравствуйте, сэр. Добро пожаловать, — говорю я, возившись с бейджиком, надеясь, что это привлечет его внимание. Если он узнает меня, возможно, подумает, что ошибся, увидев имя. — Столик на одного?
Он кивает и морщит нос, оглядываясь вокруг с усмешкой, как будто ему противно это место.
— Что ж, хорошо, идите за мной, — мой тон тошнотворно сладок, пытаясь скрыть нервозность.
Угловая кабинка свободна. Большой круглый стол с единственными в этом месте скамейками, обитыми той же красной кожей, что и в зоне ожидания. Я хочу пошутить насчет его спортивного костюма, подходящего к подушкам, но передумываю, когда он садится с таким видом, будто хочет пробить дыру в стене.
Когда я спрашиваю его, что он хочет выпить, он отвечает только ворчанием, его глаза прикованы к задней части ресторана.
— Хорошо, тогда я сейчас принесу воду.
Когда возвращаюсь, останавливаюсь на полпути, потому что Кэш ведет напряженный разговор с Иваном. Они говорят тихо, но, судя по их искаженным от ярости лицам, они хотят кричать.
Я робко подхожу, отчаянно желая услышать их разговор. Дядя Бет с ее убийцей. Знает ли он об этом? Поэтому он здесь?
Чем ближе я подхожу, тем слышнее становятся их голоса, голос Кэша прорезает воздух. Он наклоняется через стол, чтобы обвиняюще ткнуть пальцем в Ивана.
— … приходить сюда, в мой гребаный бизнес, и бросаться обвинениями……
Рука Ивана вырывается и хватает Кэша за запястье, тряся его татуированную руку.
— Думаешь, только у тебя есть источники информации в полиции, а? — его русский акцент резкий, смысл слов падает, как свинцовый груз в моем нутре.
Кэш вырывает руку и указывает ею на дверь.
— Убирайся отсюда, пока не начал войну, которую не сможешь выиграть, — он слегка поворачивается, и я замечаю, как его вторая рука скользит к карману пальто. Глаза Ивана тоже обращают внимание на это движение, и он встает со смертельным взглядом.
Только когда он уходит, я вижу, что за поясом кусок металла.
Я пытаюсь осмыслить хоть часть произошедшего.
Источники в полиции.
Обвинения.
Татуировка Кэша.
Скрытое оружие.
Кэш крутится вокруг и кричит:
— Ресторан закрыт. Убирайтесь. Если не заплатили, то все за счет заведения. А теперь уходите.
Смущенные посетители вскакивают со своих мест, накидывают на плечи сумочки и пиджаки и спешат уйти. Как только последний клиент уходит, он бросается прочь, проталкиваясь мимо, как будто меня там и не было.
— Эй, подожди, — я тяну его за руку. — Кто это был? — его потемневший взгляд скачет между моим лицом и рукой, как будто он недоумевает, почему я прикасаюсь к нему. Честно говоря, я тоже. Поэтому опускаю его руку.
— Русский мусор, — бормочет он и шагает прочь. Делает всего несколько шагов, но оглядывается и смотрит мне в лицо.
— Этот столик зарезервирован для нас, — он хлопает себя по груди. — Для меня и моих братьев. Больше. Никого. Да кем ты себя возомнила, черт побери? Приходишь сюда с упругой задницей и красивым лицом, думая, что правила на тебя не распространяются, — он издевается надо мной, в его словах нет настоящей злости, но все равно у меня горят щеки от того, что на меня кричат на глазах у всего персонала.
Я не могу удержаться, чтобы не осмотреть их лица, все они имеют различные выражения страха или секундного смущения.
— Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, — он откидывает мой подбородок вперед. — Ты просто гребаная хулиганка.
Мой рот открывается в шоке. Не знаю, испугана ли, возмущена или, черт возьми, возбуждена. Я тяжело сглатываю, а его глаза опускаются к горлу, и всякое влечение испаряется, когда я думаю, не представляет ли он, как перерезает мне горло. Я ведь знаю, как сильно он любит резать красивые вещи.
Его пальцы впиваются в мою челюсть, когда я говорю, мой голос становится каменно-холодным.
— Я понятия не имею, о каких правилах ты говоришь.
— Правило заключается в том, что за этот стол не садится никто без фамилии Фокс. И уж тем более не какой-нибудь ублюдок, любящий Путина.
О, так это что-то вроде соревнования, у кого больше член.
— Ну, а меня не предупреждали об этом, придурок. И убери от меня свои гребаные руки, — все переполняющие чувства гнева, страха и ненависти закипают, и я плюю ему в лицо.
Я готовлюсь к пощечине, черт, даже к гребаному ножу. Но вместо этого он вытирает плевок рукой, говоря глубоким монотонным голосом:
— Все. На выход.
Остальные сотрудники выбегают, не решаясь забрать свои вещи из шкафчиков.
— Что мне с тобой делать? — его голос холоден, он обхватывает рукой мое горло и толкает назад, пока я не ударяюсь о стол. Его стол.
Он сжимает руку — не настолько, чтобы ограничить поток воздуха, но давая понять, на что он способен: под его покрытой татуировками кожей проступают напряженные мышцы предплечья. Мой пульс бьется от его хватки, каждый нерв в теле в состоянии повышенной готовности. Только когда я замечаю его растущее возбуждение, понимаю, что он не собирается меня убивать. Ему слишком нравится играть со мной.
— Я должен перегнуть тебя через этот стол и преподать урок уважения, — его взгляд граничит с маниакальным, челюсть сжата так сильно, что я удивляюсь, как не слышу треск его зубов.
— Почему не делаешь этого? — и снова я не знаю, то ли невероятно храбрая, то ли невероятно глупая.
Он смеется. Это холодный, угрожающий звук, насыщенный и резкий, как виски.
— Потому что, куишле, когда я в первый раз отшлепаю твою сладкую задницу, ты должна будешь умолять об этом, — он отпускает мое горло и проводит тыльной стороной ладони по моей шее, по груди и вокруг выпуклости.
Я ненавижу жар, который накапливается в моей сердцевине, и мне приходится сжать бедра вместе, чтобы звучать более грубой.
— Этого никогда, блять, не случится.
Он снова смеется, и его глаза, завороженные путешествием своей руки, переходят на мои.
— Поужинай со мной, — моя голова откидывается назад от удивления.
Я не могу удержаться от смеха.
— Ты безумен, знаешь это?
— Меня называли гораздо хуже, детка, — я задыхаюсь, когда он хватает меня за бедра и поднимает на столешницу.
— Ты сумасшедший, — я задыхаюсь, когда его рука скользит по моему бедру к подолу юбки.
Я не могу оторвать взгляд от его глаз, плененная сырым голодом, который вижу в них. Его ладонь проскальзывает ниже, и от ощущения его кожи у меня перехватывает дыхание.
— Неуравновешенный, — говорю я, задыхаясь, и его рука ползет выше. Я не знаю, что делать со своими руками, кроме как вжимать ладонь в стол до побеления пальцев.
Он кладет другую руку на мое колено и слегка подталкивает его.
— Скажи мне остановиться, куишле.
Я не говорю. Не могу. Внутри меня жгучий зуд, который только усиливается, когда он проводит языком по зубам, раздвигая колени.
— Поехавший, — бормочу я, и даже не знаю, как вообще что-то говорю в этот момент. Все мои мысли поглощены ощущением его руки, проникающей все ближе и ближе к тонкому барьеру кружева между ним и моей киской.
— Псих.
Его пальцы проскальзывают под резинку, и я резко втягиваю воздух, когда он касается внешней стороны бедра. Он стонет, и я прикусываю губу, чтобы не сделать то же самое, когда он раздвигает складочки.
Он впервые прерывает взгляд, чтобы посмотреть на мой рот. Большой палец его другой руки медленно и мучительно проводит по моей нижней губе, пока она не выскальзывает из-под моих зубов.
Кончики его пальцев скользят в мою киску. Его глаза закрываются, из груди вырывается глубокий гул.
Я отворачиваюсь, понимая, что он чувствует. Мою мокрую, нуждающуюся, предательскую вагину. Мне никогда в жизни не было так стыдно. Слезы наворачиваются на глаза.
