Энн Риверс Сиддонс - Королевский дуб
Она захлопнула дверь и повернула ключ в замке. Я очень долго стояла в холле, стучала, звала дочь, уговаривала и даже угрожала. Но не слышала ничего, никакого движения, никакого звука. Через некоторое время я отправилась в свою спальню и позвонила Фрику Харперу, терапевту Хилари. Он перезвонил мне после работы.
— Я бы не стал пока беспокоиться, — сказал он после того, как я описала ему ситуацию. — Это обычная реакция при остром разочаровании. Некоторым образом это может быть даже и неплохо. Может, теперь мы подойдем к завершению цикла.
— Разочарование по поводу чего? — спросила я. — Мне казалось, она успокоится, узнав, что вода чиста и Том не собирается… продолжать все это.
— Разочарование, потому что ее идол просто рассыпался у нее на глазах. Как, вы говорили, она его называла? Создатель мечты? Она только что открыла, что ее идол может упасть, быть ужасно не прав и что он не безупречен. Принц умер, создатель мечты исчез, а вместо них появился простой приятный человек, который действовал как набитый дурак. У девочки разбито сердце, и она сердита на вас — старинный обычай убивать гонцов, принесших дурную весть, — и, вероятно, она напугана. Принц или создатель мечты может всегда быть защитой для вас, но обычный человек просто не имеет таких возможностей, независимо от того, как бы сильно он этого ни хотел. Но оставьте ее в покое, и давайте посмотрим, что будет завтра.
Поэтому я не беспокоила Хилари и занималась своими делами, между тем сердце мое было полно страха, а одно ухо всегда оставалось навостренным, чтобы услышать любой производимый дочерью звук. В этот день я не слышала ничего до захода солнца, когда Хил наконец открыла дверь и спустилась в кухню за стаканом молока и банановым сандвичем, которые она унесла к себе в комнату. Предполагаю, что в эту ночь она все же заснула. В четыре утра заснула и я.
Утром, когда я собирала мусор, чтобы выставить его на улицу, я обнаружила в корзине для бумаг толстые плотно исписанные тетради, озаглавленные „Истинная история Тома Дэбни". На дне корзины лежали черные осколки того, что было раньше пластинкой „Лунная река". Я вынула тетради и спрятала, не читая, в свой письменный стол, ящик закрыла на ключ, а пластинку вместе с другим мусором выбросила. Я чувствовала слабость и озноб от страха за Хил.
Внешне в ней ничего не изменилось, за исключением того, что раньше Хил закрывалась у себя и страстно писала в своих секретных тетрадях, поддерживая сии бдения над бумагой всеми силами своего существа. Я ждала, окажут ли эти писания, как надеялся Фрик Харпер, терапевтическое воздействие. Тем временем с девочкой не было никаких затруднений, только… это была не Хилари.
Но теперь, закрываясь у себя, дочка не писала. Теперь я слышала звуки работающего телевизора, а иногда звуки эти раздавались допоздна, когда я ложилась спать и даже позже. Иногда это было последним, что звучало в моих ушах перед тем, как меня охватывал чуткий сон. Теперь Хил стала безразличной к своим занятиям и молчаливой в школе, ее отметки ухудшались, начались звонки обеспокоенных учителей. Она перестала есть и похудела. Даже Фрик начал беспокоиться и решил применить лекарство, рассчитанное на три цикла. Он заговорил даже о возможном кратком пребывании в психиатрической больнице, если состояние девочки не улучшится.
— Мы будем лечить ее этим лекарством от трех недель до месяца, а затем посмотрим результаты, — предложил он. — Иногда продвигаешься с очень небольшим результатом или полным отсутствием такового, испытывая то одно, то другое, а потом — бац! — попадаешь на то, что нужно, и депрессия рассеивается, как туман. Если улучшение не произойдет, мы поговорим насчет Крествуда. Это первоклассное учреждение. К тому же мы ведем речь о коротком периоде.
— О Боже! — прошептала я. — Я не могу поместить ее в психиатрическую больницу.
— Возможно, вам придется. Или вы рискуете потерять дочь.
Странно, но по мере того как дела у Хилари ухудшались, они просто расцвели в других сферах моей жизни. Тиш и Чарли вновь приблизились к нам, обволакивая меня и Хилари благословением и заботой своей любви и чисто физической близости. Другие друзья, о которых я не слышала с первого дня осады Пэмбертона Томом, звонили, беспокоясь о здоровье моей дочки, и заходили с гостинцами и другими подарками для нее. Картер принес новый костюм для верховой езды — ручной работы и очень изящный, молча обнял меня и разлохматил потерявшие блеск волосы Хил. Даже Пэт Дэбни прислала что-то — великолепно иллюстрированный альбом всех чемпионов дерби штата Кентукки, начиная с Аристида, чемпиона 1875 года.
Пришла также небольшая формальная записка от секретаря общества „Пэмбертонских дам", в которой говорилось, что леди недоставало меня и они будут рады вновь видеть меня в клубе осенью, если мне это подходит. Я знала, что это была сухая и выверенная плата от Кэролайн Дэбни за то, что я встретилась с Томом в тот вечер, когда она явилась в мой дом. Я смяла записку и выбросила ее в корзину для бумаг. Смысл послания был ясен: Пэмбертон примет меня обратно, как блудную дочь, как только Том сойдет со сцены. Я испытала такое глубокое и мрачное отвращение, что снова стала подумывать о том, чтобы забрать Хилари и переехать во Флориду, как и планировалось в начале лета.
Но теперь, без сомнения, девочка была больна, а я — напугана и самой болезнью, и необходимостью для нее хорошего, продолжительного лечения. Я не могла позволить себе поменять место жительства, рискуя тем, что не найду работу и потеряю хорошего терапевта. А тут еще мисс Дебора Фейн поскользнулась в ванной, разбила колено и была вынуждена, к великому ее недовольству, уйти на пенсию, а колледж предложил мне ее место и зарплату. И я поняла, что на радость и на беду мы остаемся в Пэмбертоне и что моя битва за исцеление Хилари состоится здесь.
В день окончания летнего семестра в школе Хил пришло письмо из Атланты от адвоката Криса. Мой бывший муж закончил курс лечения для врачей, снизивших свою квалификацию, и был восстановлен с ограниченными правами в больнице и группе хирургов. А недавно он женился на молодой женщине, которая работала подростковой медсестрой в том учреждении, где Крис проходил лечение. Как сообщал юрист, ее зовут Дон, и она „нежная, заботливая и опытная в обращении с неблагополучными подростками, и она желала бы познакомиться с дочерью Криса". Даже речи не шло о том, что они добиваются права на опеку или на регулярное посещение, если я не дам на это согласие, так говорилось в письме. Но если я могла бы найти возможным разрешить Хилари приехать в Атланту навестить ее отца и его жену хотя бы один раз, все были бы очень благодарны. Крис уже не такой человек, каким был раньше. Если бы я захотела приехать с дочерью и остановиться в отеле поблизости, чтобы наблюдать за Хил, Крис оплатил бы мое пребывание.
