Эвелина Пиженко - Ты услышишь мой голос-2
— Наверное, со мной что-нибудь не так.
— Это почему же?
— Дети есть. А вот, как ты говоришь, жениться… Господь… не даёт.
— Так уж и не даёт?
— Получается, не даёт…
Всю остальную дорогу к дому отца Александра они проехали молча. Женька мысленно ругал себя, что завёл этот разговор. Почему-то рядом с этим парнем, своим ровесником, он чувствовал себя не в своей тарелке. Такое с ним было впервые в жизни, чтобы вот так — не в своей тарелке, да ещё и с незнакомым, по сути, человеком. Он не мог понять, в чём кроется причина этого чувства — в том, что он никогда не общался со священниками, или в том, что по вине Александра он не успел к самолёту…
Дом, к которому они вскоре подъехали, на первый взгляд, ничем не отличался от других домов поселкового частного сектора: одноэтажное строение с крыльцом и верандой, выкрашенное в салатовый цвет. Но только на первый взгляд… Дорожка, по бокам которой находились грядки с зеленью, была усыпана мелким гравием, а калитка, от которой эта дорожка брала своё начало, была сбита из шлифованных досок и раскрашена в русском стиле — точно так же, как и наличники на окнах. Весь двор производил впечатление какого-то сказочного места — площадка с небольшим турником, песочницей и качелями была огорожена небольшим красочным заборчиком, а уличная беседка имела вид затейливого теремка. По всему было видно, что хозяева свой дом любят и заботятся о нём.
— Прошу в гости, — отец Александр сделал радушный жест рукой.
— Да нет, спасибо, я поеду, — Женька через редкий цветной забор разглядывал внутреннее убранство двора.
— Нет-нет, я должен отблагодарить, хотя бы накормить ужином, — священник распахнул калитку, — очень прошу зайти, хотя бы ненадолго.
— Ну, если ненадолго, — согласился Журавлёв из чистой вежливости.
То, что он увидел в доме, поразило его не меньше, а даже больше… И поразило даже не чем-то необыкновенным. Едва он переступил порог, ему показалось, что его окутал покой… Этот покой шёл отовсюду — и от резных окон, и от цветных, с необыкновенным вкусом подобранных занавесок, и от мебели — светлой, абсолютно простой, но настолько гармонично вписывающейся в общий колорит убранства, что, казалось, поменяй что-нибудь местами, и уже не будет этого ощущения уюта.
— Всё делал сам, своими руками, — заметив, как Женька разглядывает комнату, пояснил Александр, — и дом сам строил. А жена шила и вязала.
— Слушай… — Журавлёв ещё раз завороженно обвёл глазами комнату, — Вот не хоромы… а так здорово!
— На хоромы у нас денег не было, — рассмеялся священник, — да и сейчас нет. Наше богатство — вот, — он приобнял подбежавших к нему девочек лет трёх, видимо, близнецов, с такими же, как и у его жены, светло-рыжими вьющимися волосами. Тут же из другой комнаты вышли ещё две девочки постарше — одной было лет восемь, а другой около пятнадцати. Она тоже была очень похожа на жену священника, но, судя по возрасту, никак не могла быть её дочерью.
— Привет, — улыбнулся им Женька, — я — Женя.
— Дядя Женя, — поправил его Александр, потом обратился к дочерям, — ну, что же вы? Знакомьтесь!
— Оля, — негромко произнесла самая старшая.
— Юля, — та, что помладше, была, судя по всему, побойчее.
— А это — Анфиса и Пелагея, — учитывая малый возраст, отец сам представил самых маленьких.
Засмущавшись, обе девчушки прижались к нему с двух сторон.
— Я сейчас, — Женька стремительно вышел из дома и, вернувшись через минуту, протянул им пакет с конфетами, которые купил для Алёнки, — держите!
— Спасибо! — хором ответили девчонки.
— Зачем? — Александр попытался возразить, — Это же я в долгу, а у них всё есть с Божьей помощью.
— Да какой там долг. Я всё равно ничего не делал бы. А так — со священником познакомился. У меня каких только знакомых нет. А вот священника не было.
От ужина и даже вечернего чая Журавлёв отказался. Почему-то ему было неловко садиться за стол в этом доме… Ему вдруг пришло в голову, что он знает причину своей неловкости…
— Я как-то всё же должен отблагодарить, — отец Александр достал с полки книгу и подошёл к Журавлёву, — вот, возьми. Это — Евангелие.
— Спасибо, — понимая, что от такого подарка отказываться нельзя, Женька взял книгу, — только я некрещёный.
— А ты почитай. Может и появится желание покреститься. Только читай не тогда, когда делать будет нечего, и не потому, что надо типа полистать, — Александр улыбнулся, — а тогда, когда душа запросит.
— Такое может быть?
— Такое у всех бывает. Главное, вовремя понять. То, что некрещёный, плохо, я за тебя в церкви не смогу молебен отчитать. Но вот дома буду поминать в молитвах.
— За меня молиться не стоит, — усмехнулся Журавлёв, — пустая затея.
— Это почему ж так?
— Грехов много наделал. Не отмолить.
— Отмолить можно любой грех. Было бы искреннее раскаяние.
— Боюсь, мне и это не поможет.
— Что ж ты такого натворил, сын мой? — вполне серьёзно спросил священник.
— Всего и не рассказать.
— А ты расскажи…
…То ли это отец Александр так сказал эти слова… то ли собственная душа Журавлёва устала носить в себе эту ношу… Но желание излить… вывалить… обрушить… какие там ещё могли пригодиться эпитеты… он не мог придумать… это желание вдруг оказалось настолько велико, что он, неожиданно для себя, выдал всю свою жизнь — от начала и до сегодняшнего дня… Выдал, ничего не утаивая и не сглаживая, а преподнося как есть, не щадя ни собственных амбиций, ни собственной совести.
— Вот такие дела, — окончив свою исповедь, Женька так и сидел, положив на колени локти и сцепив пальцы рук, — никому от меня никакой радости.
— Уже то хорошо, что ты это понимаешь, — отец Александр, впервые за весь Женькин монолог, вставил своё слово.
— Да чего хорошего? Никому от этого не легче. Вот даже вчера… один подонок чуть не поубивал двух ни в чём не повинных девчонок… К счастью, сам себя пристрелил. А это я должен был его наказать… Понимаешь? Я! А я даже этого сделать не смог.
— Значит, так было угодно Богу. Не твоё было дело его наказывать. Ты эти мысли из головы выброси.
— Я всё понимаю… Но хотел хотя бы раз в жизни что-то сделать на благо… И тут не получилось.
— Так разве наказать кого-то — благо? Чем ты будешь лучше того, кого накажешь?
— Я не знаю… Но энтузиазма, как ты понимаешь, мне этот факт не добавляет.
— А благо… Вот ты мне сегодня помог, и ценой собственных интересов помог, во это и есть — благо!
