Джилли Купер - Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2
– Она ужасно забеспокоилась насчет Рэчел, – Лизандер подлил «Перье» Китти и «Мюскадета» себе.
– Потому что Гай волочится за ней? – спросила Китти. – Я думаю, что это от ревности, потому что ты очень нравишься Джорджии, ну а Рэчел хорошенькая.
– Ужасно хорошенькая, – признал Лизандер. – Я ненавижу, когда Джорджия несчастная. Может быть, мне попросить ее выйти за меня замуж?
– Замуж за тебя! – в изумлении воскликнула Китти.
– У нас бы все было хорошо. Я бы ухаживал за ней.
Он был таким трогательным в своей серьезности, его зелено-голубые глаза были беззащитны, как у Мегги, щеки раскраснелись от внезапного возбуждения, и Китти сказала:
– Я знаю, ты бы смог.
«Счастливица Джорджия», – подумала она, беря из кучи белья серую шелковую рубашку.
– Только я не думаю, – продолжала она, – чтобы Джорджию устроила твоя нынешняя работа – заботиться о заброшенных женах. Я понимаю, что со мной она чувствует себя в безопасности, ведь я-то уродина. А поскольку она была очень расстроена в случае с Гаем и Джулией, я думаю, ее будущий муж должен будет заниматься чем-то, не связанным с женщинами.
– Следовательно, мне надо поставить на ноги Артура, – серьезнейте заявил Лизандёр, – и получить приличную работу.
– Как Артур? – с любовью спросила Китти.
– Завтра придет ветеринар. Я боюсь, что он предложит еще один годичный отдых. Ему понравились эти твердые булочки, что ты сделала для него.
– Не говори о пище. Я ужасно голодна, – взмолилась Китти.
– Зато ты уже сбросила десять фунтов, – подбодрил ее Лизандёр.
– Вот бы оказаться в сушильной машине и съежиться до восьмого размера, чтобы влезть в клешеную лиловую юбку Наташи.
– Рэчел не одобрила бы сушильную машину, – усмехнулся Лизандёр. – Она бы повесила тебя на бельевой веревке.
В это время предмет их разговора сражался с трудностями Третьего фортепьянного концерта Рахманинова. Записать его предстояло не позднее октября. Рэчел не очень нравилась эта работа – произведение казалось ей слишком запутанным и сверхромантичным, но она очень не хотела бы, чтобы лондонский «Мет» и Раннальдини в частности нашли какие-либо погрешности в ее игре. Ее заботила карьера, она хотела не отстать от Бориса, чья премьера симфонии «Берлинская стена» ожидалась в ноябре в Моцарт-холле, и еще более – от Хлои, партия которой в «Дон Карлосе» вызывала восторженные отклики обозревателей.
И еще Рэчел стремилась спрятаться в работе, поскольку, кроме детей, невероятно действующих ей на нервы, это оставалось единственной поддержкой в ее жизни. Неостывшие чувства к Борису заставляли ее каждый раз по его приезде подло прятать детей. Она даже не смогла заставить себя сказать хоть что-нибудь хорошее о «Реквиеме», потому что рядом в машине сидела Хлоя. Вот бы ее, а не тех животных, кампании по спасению которых она проводила, поместить в лабораторию, где ставят опыты, и пусть ей там перережут голосовые связки.
Она надеялась на идеальный вариант флирта с Лизандером, но тот, кроме заботы, никакого интереса не выказывал. Она даже рассчитывала на Боба, который был близок ей интеллектуально. Во время очередного отъезда Гермионы они взяли с собой детей и устроили пикник на реке Флит. Боб единственный мог управиться с ужасным Козмо, хотя только вчера маленький бесенок разогнал своим новым игрушечным быстроходным катером всю живность с прибрежных отмелей.
Когда же Рэчел попыталась объяснить ему опасность загрязнения окружающей среды, он посоветовал ей заткнуться, и ее собственные, тут же вышедшие из повиновения дети покатились со смеху, а когда она предложила им плести венки из маргариток, они отказались, заявив, что тоже хотят играть с катером. Видя, что Рэчел беспокоит мысль о водоворотах, Боб помог детям запрудить один из все еще сбегающих к Флиту ручейков, так что получилась лужа, где они могли пуститься в плавание.
– Я не ем это дерьмо, – отреагировал Козмо на предложение попробовать пирожки с морковью и отвар из цветной капусты.
Боб уклонился более дипломатично:
– По правде говоря, дорогая Рэчел, я никогда не пью отвары.
Не удивительно, что у него стройная, подтянутая фигура. Улучив момент, Боб тихонько выплеснул чай, приправленный козьим молоком, но зато порадовал ее, выставив на пыльную скамью бутылку «Санкерр». После второго стакана, видя, что дети увлечены плотиной, и перекрывая страшный грохот катера Козмо, она попыталась поговорить об ужасном поведении Раннальдини и Гермионы.
Но Боб не поддержал тему.
– Не в такой славный день. Да и, честно говоря, не хочу касаться этой темы.
– Но ведь ты же должен чувствовать себя униженным. Они такие отвратительные. Ты должен иметь какую-то отдушину. Ведь ты же не можешь окончательно задавить свое либидо.
Рэчел заплакала:
– Я так знаю, что не могу. У меня уже семь месяцев никого не было. Приходи на ужин, когда дети лягут спать.
Ее тонкие бледные пальцы скользнули по траве и вцепились в руку Боба.
– Папочка-а, – завопил Козмо. – Катер застрял.
– Ну так что, Бога ради, вытащите его, – в ответ закричала Рэчел.
Но пальцы Боба, так и не ответившие на пожатие, выскользнули, будто отказывая в помощи.
Бредя вдоль реки в сторону дома и стараясь не смотреть в ее глаза, Боб сказал:
– Рэчел, дорогая, ты так мила, но мне надо ехать в Лондон.
Затем, мягко улыбнувшись, чтобы смягчить унизительность отказа, он добавил:
– Почему бы нам здесь не взять пробу воды для проверки кислотности дождей?
Но даже это не согнало краску стыда с лица Рэчел.
И Раннальдини, который был так отвратительно настойчив во время теннисного турнира, равнодушно воспринял ее отказ.
«Толпы мужчин обычно бегали за мной», – в отчаянии думала Рэчел, опуская свои ослабевшие и заболевшие пальцы на клавиши и начиная играть тему рока, неясно печального.
– Дам, да-ди-да, да-ди-да, да, – пела Рэчел. «Никто уже больше не выберет меня, кроме женатых ловеласов, которым надоели их жены».
Ах, если бы только могла она передать свое горе игрой, но этому препятствовала колоссальная сложность пьесы, взрыв нот, который должен быть совершенен.
Борис предупредил ее о порочной привычке Раннальдини все критиковать. Ужасный человек. Рэчел представила его лицо, бессердечные, холодные черные глаза блестят похотью и чувственностью. Несмотря на изнуряющую жару, Рэчел поежилась.
Пробившие три раза церковные часы вернули ее на землю. В четыре надо забрать детей. Несколько дней назад Лизандер дал ей литр джина, который она никогда не пробовала, поскольку вообще не любила алкоголь. Но ей захотелось настоять джин на терновнике. По пути на теннисный турнир в «Валгаллу» она заметила заросли терновника, богато увешанные еще зелеными ягодами, вдоль тропинки, которую Раннальдини закрыл для публики. Сейчас они, должно быть, созрели. Раннальдини в отъезде. Если она поторопится, то может заскочить туда по дороге в школу.
