Михаил Камалеев - 17 оргазмов весны. Маша Онегина
Только теперь я увидел, насколько она была пьяна. Или удолбанна. Или все вместе. Мне очень хотелось курить, но я решил продолжать молчать и вообще ничего не делать. Неожиданно навалилось какое-то необъяснимое спокойствие.
– Вообще, я и сама бы за него пошла, но вот уперся, сука, – подавай Леру и все. А в результате прожили год и началось. То она от него уйдет, то он свалит куда-нибудь с блядями. Причем, сука, у меня же их и брал. Привычка, типа. А она на развод, а он ей в нос брачный контракт. Подписала, дура, как-то раз спьяну от большой любви. А ей по контракту при разводе – хуй. Она ко мне – что делать? Привыкла, знаешь ли, к простой жизни. И я решила, что если бывшей жене ничего, то вдове-то все.
Литровая бутылка уже почти закончилась. Рита посмотрела куда-то поверх моей головы, потом подошла, потянулась, достала сверху еще одну.
– Она взяла и на родину вдруг свалила. Спряталась типа. Дура. Но тут ты очень вовремя появился. Я, правда, про тебя только месяц назад узнала, Настя рассказала. Но я сразу все поняла, что надо делать. Леру долго уговаривала, но не в любви тут, Миша, дело, а в другом. Она же тоже хочет жить хорошо. И чтобы учиться, и чтобы без проблем с деньгами, и чтобы не въебывать как я, идиотка, круглыми сутками на этой блядской работе. Мы сейчас все удачно так сделаем – похороним, поплачем, в наследство вступим, потом продадим все это добро. Тут же миллиона на три имущества. Еще не все пробухал. И уедем мы куда-нибудь в Европу. Университеты. Думаешь, так легко мне было бросить учебу? Дом на берегу, какой-нибудь бизнес непыльный. Так хочу! А ты нам поможешь. Ведь это ты его убил. Из ревности, когда вчера тебе Лера рассказала всю правду. Вспылил, выскочил из квартиры, а оказалось – убийство. А потом и сам застрелился, когда понял, что сделал. Жалко, Миша, но что делать – судьба у тебя такая.
Она допила очередную порцию, потом взглянула на труп Лериного мужа, вздохнула.
– Судьба такая, да. Ладно, давай, Дима.
И резко вышла из комнаты.
Затем все случилось очень быстро: чувство холода около правого виска, когда он приставил пистолет, негромкий звук выстрела.
Никакой «всей жизни перед глазами», никакого «света в конце тоннеля», ничего. Только бесконечный страх и отчаяние.
Ощущения были такими, будто меня только что вырвало.
И очень хотелось заплакать.
@@@
Собственно, я нисколько не удивился, когда обнаружил себя стоящим возле той самой автобусной остановки, которая много раз снилась мне за последнее время.
Так все банально и предсказуемо.
Все та же беснующаяся толпа. Люди, штурмом берущие каждый подъезжающий автобус в надежде отменить собственную смерть.
Я не знаю, что со мной будет дальше. Я не знаю, что буду делать, куда идти. Возможно, все это ненадолго и скоро я отправлюсь куда-то еще. Я не знаю.
Единственное, в чем я абсолютно уверен – я не буду пытаться занять место в автобусе.
(с) 2011, МоскваМаша Онегина
@@@
Семь утра субботы – самое подходящее время, чтобы уйти из дома, если накануне ты узнал, что тебе изменяет жена.
Банальная и пошлая история из любовных романов в мягких обложках: вечером прошлого [такого трудного] дня я застал свою жену в нашей постели с другим мужчиной. С ее коллегой. Тоже, к слову, женатым, да еще и с тремя детьми.
– Какая разница – люблю я его или нет? Дело в том, что я не люблю тебя! – ее слова методично вколачивали в сердце раскаленные гвозди.
– Тогда зачем вот это все, что у нас с тобой?
– Мне так удобно!
Ее испуганная истерика превратилась в агрессивную запредельную откровенность: не было никаких поездок к родителям, никакой работы в офисе по выходным, дни рождения коллег, посиделки с подружками и последняя командировка – просто поводы объяснить свое отсутствие дома. Потому что ей так было удобно.
Мой организм отказывался все это воспринимать. Сначала я перестал слышать то, что она говорит, затем меня вырвало прямо на кровать, где еще час назад она радостно совокуплялась со своим харизматичным бабуином. А после этого я, попросту не слыша ее вопли, заперся в другой комнате и рухнул в полном изнеможении на диван. В первый раз я испытал на себе, как эмоции высасывают из человека жизненные силы – несколько часов я не мог пошевелиться и даже просто закрыть глаза. Я лежал в каком-то необъяснимом оцепенении, уставившись в угол комнаты, где на книжной полке стояла копилка – керамический голубой слон с выпученными глазами, наша первая совместная покупка.
Несколько раз я засыпал на неопределенное время, просыпался, снова проваливался в вязкий неуютный сон, когда слышишь все, что происходит вокруг. Но сон не приносил облегчения, а наоборот – заставлял вытаскивать из памяти самые незначительные странные детали наших отношений в последние месяца три. Теперь все эти [как тогда казалось] глупости приобретали совершенно другой смысл. Тоскливый беспомощный ужас от того, что все в жизни больше не будет таким, как раньше, мешал забыться, перемешивал в голове десятки мелких подробностей, которые, оказывается, были настолько очевидны, что сейчас с трудом удавалось понимать, как можно было не замечать всего этого раньше.
Семь утра субботы – самое подходящее время, чтобы уйти из дома и начать пить, если накануне ты узнал, что тебе изменяет жена.
Продавщица маленького магазина на углу дома, неспешно покручивая фиолетовые кудри, презрительно наблюдает за моими неуверенными попытками определить меню своего алко-завтрака. Все окружающее выглядит так, будто в картридж струйного принтера кто-то забыл залить цветные краски, но тот все равно по заданной программе усиленно печатает фотографии радуги. А еще очень сильно болят глаза. Именно так и бывает, когда хочется плакать, но ты сдерживаешься.
– Литр чинзано, литр очаковского джин-тоника, – наконец решаюсь я. Что ж, попробуем смешать говно с конфетами.
Детские площадки неуютных дворов в провинциальных городах, кажется, именно для того и созданы, чтобы за каких-нибудь полчаса влить в себя сомнительный коктейль из двух литров совершенно несочетаемых друг с другом напитков, параллельно вгоняя в организм еще и содержимое десятка крепких сигарет. Жаль, что еще довольно рано, и рядом нет этой бесконечной вереницы невыспавшихся мамаш с гуртом орущих детей, которых так весело пугать прыжками в лужи и пьяным хохотом.
А еще, оказывается, очень весело блевать в урны на троллейбусных остановках, распугивая добропорядочных граждан, спешащих в свой обязательный потребительский уикенд-вояж, воплями «Мне так удобно! Понимаете? МНЕ ТАК УДОБНО!».
К полудню я был пьян настолько, что, уверен, даже авиационное топливо показалось бы мне легким аперитивом перед ужином, в меню которого лишь радий и полоний.
