Марсель Арлан - Зели в пустыне
– Скверно, они уже встали, – сказал Брюно. – Поспешим.
И, предоставив нам вытаскивать дерево из повозки, он схватил кирку и начал копать яму возле дома, там, где предполагалось посадить "май".
Нас остановил стук сабо. Фермер вышел из хлева и направился к нам, заложив руки за спину – мужчина лет пятидесяти, коренастый, с суровым взглядом и бесцветными губами под пшеничного цвета усами. Подбородком он указал на дерево и уже достаточно глубокую яму.
– Ну и что это такое? – спросил он вполголоса.
– Гм! – начал Брюно. – Мы хотели вас удивить! Но нас застали врасплох. Так! Ну что же, это "май".
– "Май"?
– Майское дерево для Жанни, что вы, вы же знаете…
– "Май"! – повторил фермер. – Разве вас просили о майском дереве?
– Послушайте, – сказал Ришар, – вы ведь знаете обычай! Первое мая!.. Вы должны были отмечать его в ваше время.
Фермер, не отвечая, остановил взгляд своих холодных глаз на Ришаре, все лицо его перекосила злобная и презрительная гримаса.
– Вот ты, – сказал он наконец, – я видел, ты приходил раньше, а не только сегодня. Ты, может, и неплохой малый, но прислушайся к тому, что я скажу: иди сажать «май» в другом месте, это тебе я говорю.
– Ну ладно, папаша! – Ришар сказал так, как будто речь шла о шутке…
Но Брюно уже начинал горячиться:
– Мы пришли посадить «май». И не уйдем, пока этого не сделаем!
Фермер сделал шаг к нему и произнес, с трудом сдерживаясь:
– Ты где находишься, сопляк?!
Я не знаю, до чего их обоих мог бы довести гнев, но открылась дверь кухни и появилась толстая женщина. Никакой злости на ее восковом, меланхоличном лице не было, но была осторожность, давняя привычка не доверять никому и рассчитывать только на себя.
– А, – сказала она, – это майское дерево. Да, как раз время!
Ее муж проворчал:
– Я им про то же говорю, и пусть поторопятся его увезти.
– Послушайте, мадам, – начал Ришар, – мы не можем так уйти отсюда. Вы же знаете, это обычай.
Она держала руки скрещенными на животе; вид у нее был озадаченный, смущенный, но, однако, она не была раздражена.
– Ну что же, – сказала она, – раз вы уже пришли…
– Вот видите, – воскликнул Брюно, – всегда ведь можно договориться. Вперед, призывники, еще немного усилий – посадим "май"!
– Тысяча чертей! – взбесился фермер. – Чего ты вмешалась! Ладно, пусть сажают этот их «май», пусть сажает этот простофиля! И пусть она придет, ведь им нужно, чтобы на них полюбовались! – И, направляясь к дому, он прокричал: – Выходи, выходи, Жанни! Явись нам! Тебя тут ждет «май» со всей бандой и твоим голубком с сальными глазками!
Некоторое время мы смотрели на мансарду, где должна была быть Жанни. Потом до нас донесся легкий шум шагов, скрипнула ступенька и все вновь затихло. Наконец в глубине кухни открылась дверь и появилась Жанни.
Я ее не видел с неделю. Но как она изменилась за эти дни! Бледная, внезапно осунувшаяся, на лице налет усталости и разочарования. Та ли это Жанни из пустыни? Конечно, она и не подумала о том, чтобы для нас принарядиться; увидев ее вот так, в нестираном шушуне, залатанной юбке и бесформенных стоптанных башмаках, быть может, надо было думать, что ей хотелось бы нас разочаровать.
– Кажется, это твой праздник, – злорадно произнес фермер. – Ты разве не знала о нем?
Она мрачно, не глядя на Ришара, ответила ему:
– Я ему говорила не приходить.
– Он думал покрасоваться!
Ришар подошел к Жанни и поприветствовал ее. Но она, казалось, его не услышала и не увидела протянутой руки. А фермер, возмущенно пожимая плечами, сказал:
– Конечно, можно отупеть, но до такого! Да он совсем ослеп!
Я увидел, как Ришар внезапно побледнел; его взгляд перескакивал с девушки на фермера, возвращался к Жанни, останавливался; на его длинном скуластом лице отразились эти терзания…
– Да оставь ты их! – шикнула жена фермера.
– Лучше будет, если ты вернешься к своим делам.
– Я ухожу! Достаточно насмотрелся на сегодня. Хоть в альманах помещай. Развлекайся, моя девочка; это ненадолго, и ты это лучше меня знаешь.
– Ну что ж, что касается «мая», – промолвил Брюно, пока фермер шел к хлеву, – можно сказать, что с этим все в порядке!
В глубине кухни, на плите, запела вода в одном из чайников.
– Жанни, – начал было Ришар сдавленным голосом…
Но она вскинула голову, как будто бросая ему вызов, и, выйдя из дома, направилась к одному из сараев.
Что до меня, то у меня было одно желание, одна потребность: бежать из этих мест, где все, что ни видишь и ни слышишь, оборачивается дурной насмешкой. Я отошел к нашей повозке и растянулся на сене. В нескольких шагах от меня Ришар догнал девушку и снова окликнул ее. Она раздраженно обернулась.
– Вы разве не удовлетворены? – спросила она.
– Я же вас предупреждала.
– А я, Жанни, я вам сказал, что вы можете рассчитывать на меня, что бы ни случилось.
Она долго на него смотрела; можно было подумать, что она пыталась прочесть в его глазах что-то и не решалась, пока еще в этом сомневаясь.
– Вы не знаете, что говорите, – прошептала она. Она хотела уйти; он задержал ее за руку:
– Скажите честно: разве я не был всегда вашим другом?
Она покачала головой и по-прежнему недоверчиво проговорила:
– Но вы не знаете…
– А если я догадываюсь, Жанни?
Он говорил с ней долго, неуверенно, то запинаясь, то пылко, пытаясь вывернуть наизнанку самого себя. Но мне кажется, я не сумею передать его слова.
– О! Поверьте… – говорил он, – все выглядит так, как будто я думаю только о вас; но прежде всего я думаю о себе.
И он напомнил ей, как когда-то они познакомились, их встречи, разговоры – свои самые лучшие воспоминания. Они прекрасно ладили друг с другом, он и не желал большего. Он говорил себе, что позже, повзрослев, она уступит, может быть, другу детства. Но она была свободна; и ему было нужно прежде всего, чтобы она по-прежнему доверяла ему, чтобы она была счастлива или, на худой конец, как можно менее несчастлива и чтобы он это чувствовал.
– Вот видите, Жанни, – сказал он с обожанием, – вы мне уже столько дали, не подозревая о том, что вы можете просить о чем угодно.
Опустив руки и немного ссутулившись, Жанни слушала его не двигаясь, не сводя глаз с одного из углов двора. Когда он замолчал, она какое-то мгновение, казалось, продолжала слушать его; потом резким движением она положила руки на плечи юноши и, приподнявшись на цыпочки, подставила щеку.
– Поцелуемся, – сказала она, – потому что сегодня праздник.
За нами грянула танцевальная мелодия. «Май», верхушка которого была разукрашена розовыми и белыми лентами, полоскавшимися на утреннем ветру, стоял напротив стены. А на пороге дома два музыканта славили «май» и принявшую его девушку, девушку года, подругу призывников, Жанни из Морона. Было ли это только для того, чтобы сгладить впечатление от неприятного приема? Никогда раньше, как мне показалось, наши музыканты не играли так усердно и торжественно. Ришар, стоя к ним вполоборота, изредка украдкой поглядывал и на девушку: доверчивый и трогательный взгляд его превращал эту чествующую серенаду в настоящий триумф. А она сначала была как будто озадачена; потом мне показалось, что она разрывается между горем и льстивым призывом танца. Внезапно она закрыла руками лицо и убежала за сараи.
