Елена Свиридова - Возвращение из ночи
Белов ехал по каким-то переулкам, стоял у светофоров, сворачивал во дворы и снова выезжал на шумные улицы. Юля смотрела в окно, Белов искоса наблюдал за ней и видел, что выражение ее лица то и дело менялось. Наконец они оказались на бульварном кольце, миновали Никитские ворота, через тоннель выехали к ресторану Прага.
— Можешь остановиться? — вдруг сказала Юля.
— Конечно. Ты хочешь пройти пешком?
— Да!
Они медленно шли пешком по Арбату. Вокруг пестрели вывески магазинов, вдоль улицы торговали всем на свете — матрешками, шалями, сувенирами, горячими сосисками, булочками, конфетами. Несколько художников рисовали портреты прохожих. Юля остановилась, как зачарованная глядя на них. Она заглядывала в их лица, но это были совсем незнакомые лица. Художники тоже глядели на нее, один подошел к ней и предложил.
— Давайте, я вас нарисую.
— Нет, не надо... — прошептала Юля.
— Хотите, я нарисую вас бесплатно! Мне так понравилось ваше лицо! — уговаривал художник.
Юля попятилась, схватила Белова за руку, у нее вдруг началась нервная дрожь.
— Не могу, увези меня отсюда!
— Вам придется нарисовать ее в другой раз, — сказал Белов огорченному художнику и повел Юлю к машине.
Она молча села, откинулась на сиденье и закрыла глаза...
...Я стою на Арбате перед мольбертом и рисую портреты случайных прохожих. В общем, я зарабатываю на жизнь не очень успешно. Я беру совсем недорого за свои рисунки, но у меня их почти не покупают. Слишком много конкурентов. Конечно, мои портреты сильно отличаются от других, но не всем это нравится. Дело в том, что меня мало интересует чисто внешнее сходство. Я ищу суть людей, предметов, их внутренний, скрытый смысл. На это спрос не велик. Заказчик хочет видеть себя похожим и немного приукрашенным, как на парадных портретах классицистов. Я понимаю, что должна угождать заказчикам, но не могу переступить через себя. Ромка стоит рядом, кладет в бумажник очередной гонорар и сочувственно смотрит на меня.
— Смотри на вещи проще, — говорит он. — Иначе умрешь с голоду.
— Все великие жили в нищете, — отвечаю я со смехом.
Вдруг ко мне подходит мужчина в кожаном пальто.
— У меня всего десять минут! — заявляет он. — Рисуйте!
Я осматриваю свою натуру. Высокий, худощавый, широкоплечий, глаза скрыты под затемненными стеклами очков.
...Сейчас, когда мое прошлое стремительно проносится в памяти, черты его лица ускользают от меня... Вокруг — странный призрачный мир, реальность, воспоминания, сны путаются друг с другом в стремительном беге... Кажется, сейчас произойдет что-то очень важное, или оно произошло в прошлом? Время одновременно движется в разные стороны... А я не помню, не помню его лица...
— Пожалуйста, снимите очки, — говорю я. — Я должна видеть ваши глаза.
Он молча снимает очки, и меня поражает его взгляд. Сколько всего в этом взгляде! Уверенность в себе, скрытая сила, бесстрашие. Без сомнения, у него сильный характер, он решителен, смел, и в то же время я чувствую какую-то еле уловимую уязвимость. Что это — болезнь, тайные сомнения, страхи? Не похоже... У меня разгорается профессиональный интерес.
Я быстро рисую его портрет, а он даже не смотрит, что я рисую, он почему-то смотрит на меня, и я чувствую себя неловко. Я очень спешу. Наконец, портрет готов.
— Вот это да! — говорит он. — Я потрясен. Неужели это я?
— Да, это вы...
Он пристально смотрит мне в глаза, и словно ток пробегает по моему телу.
— Любопытный почерк... — говорит он, продолжая смотреть на меня.
— Я пишу не просто сходство, я пишу характер, внутренний мир, так, как я это вижу. Я рисую человека без маски, — тихо говорю я.
— Значит, я такой? — он удивлен, словно увидел себя в магическом зеркале.
— Я так вас вижу, вот и все. Если не нравится, можете не брать.
— Я заберу портрет, — он протягивает мне стодолларовую бумажку.
— Это очень много, — говорю я, испуганно оглядываясь на своих соседей.
— Я плачу столько, во сколько оцениваю, — говорит он. — Это не обсуждается.
Я растерянно прячу деньги в карман.
— Я хочу поужинать с вами. В семь часов пришлю за вами машину. Мой шофер отвезет вас, — вдруг произносит он.
— Но...
— Никаких но. Будьте на месте ровно в семь.
Он уходит...
— Ты пойдешь? — слышу я тревожный голос Ромки.
— Не знаю.
— Не ходи. Не нравится мне этот тип.
— Почему?
— Да он запал на тебя!
— Ну и что? Должен кто-то, в конце концов, на меня запасть! Или мне так всю жизнь побираться?
— Ты что, с ума сошла! — Кричит Ромка. — Ты, гордая и неподкупная, ты продаешься!
— Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать, — цитирую я ехидным тоном. — И что ты разорался? Ревнуешь, что ли?
— А если ревную — тебе что?!
На нас оглядываются прохожие. Другие художники тоже смотрят на нас.
— Ладно, перестань, ведь мы друзья. Хочешь, вместе поедем, пожрем на халяву?
— Ну уж нет. Я за жратву точно не продаюсь! Езжай одна!
Я смотрю на часы — без пяти семь. А вдруг никто не придет? Эта мысль почему-то пугает меня. Значит, я хочу его увидеть? Хочу поглубже заглянуть в его странные глаза? Что это? Профессиональный интерес художника, или что-то еще?
Семь, пять минут восьмого, десять минут... Я начинаю укладывать краски, бумагу, закрываю этюдник. Я уверена, что никто не придет. Ну и ладно, заработала сто баксов, тоже не плохо...
— Подождешь меня? Я тебя провожу, — говорит Ромка повеселевшим голосом. Он явно рад, что мое свидание не состоялось.
Вдруг ко мне подходит мужчина, коротко остриженный, в спортивной куртке.
— Идемте. Машина за углом в переулке.
Я смотрю на уличные часы — ровно семь. Значит, мои врут. Я делаю безразличный вид, стараясь скрыть свою радость. Отступать некуда, я иду за шофером. Он открывает заднюю дверцу серебристого "Вольво" с затемненными стеклами.
— Прошу!
Я молча сажусь в машину. Мы медленно едем по переулку, выезжаем на проспект. В машине очень тихо, сквозь плотно закрытые стекла не слышно шума улиц. Все очень странно, словно это происходит не со мной. Мне интересно, может быть, немного страшно, но я стараюсь подавить это ощущение. В конце концов пересиливает любопытство. Мне предстоит забавное приключение. А человек, который пригласил меня на ужин, не так уж плох. Что сулит мне это путешествие в роскошной чужой машине? Не знаю, посмотрим. И правда, надоело часами, в холод, дождь, снег стоять на улице, чувствуя, как мерзнут и затекают ноги! Надоела беспросветная нищета, унижение, надоела бедняцкая гордость! Может быть, теперь что-нибудь измениться?
Мы долго едем через город, потом выезжаем на какое-то загородное шоссе. Места совсем незнакомые, я никогда здесь не была. Мне вдруг становится страшно. Меня уже целый час куда-то везут, шофер молчит, и я тоже молчу. Понимаю, что ему бессмысленно задавать вопросы, все равно не ответит.
