Анна Дэвис - Королева туфель
— Благодарю вас, мистер Монтерей.
Все снова разбрелись по комнате, и Женевьева протянула свой бокал, чтобы наполнить его шампанским, когда бутылка опустела. Мужчина в светлом костюме подошел и похлопал ее по плечу как раз в тот момент, когда она с печалью размышляла над неприятной перспективой поживиться содержимым чайника. Женевьева смущенно улыбнулась, не вполне уверенная в том, насколько удачным можно было считать такой комплимент в подобной компании.
— Вы выглядели… — Он понизил голос и осторожно приблизился к ней, пытаясь создать атмосферу доверительного легкого дружелюбия, словно они были старыми приятелями. — Вы выглядели так, словно ваши мысли переполнялись чем-то глубоким и проникновенным, в то время как стихи проносились мимо вас, подобно поезду, как и сама жизнь. Казалось, что вы случайно обнаружили нечто очень важное.
— Ну… — Женевьева думала, стоит ли ей признаться в том, что она просто бездумно рисовала карикатуру.
— Это выглядело так, словно вы решали, каким способом лучше покончить с собой.
— Прошу прощения?
— Женевьева, моя дорогая! — К ним подошел Беттерсон, улыбаясь краешком рта, что придавало его лицу какой-то перекошенный вид. Его галстук-бабочка тоже сбился набок. — Вижу, вы встретили Гая. Знаете, он один из наших лучших поэтов.
— Да, мы раньше встречались. Норман, я думала…
— О журнале? Давайте поговорим об этом позже, хорошо? После этой шумной вечеринки? Мы собираемся в кафе «Селект», если хотите — присоединяйтесь.
— На самом деле я хотела поговорить не о журнале. Не совсем.
— Я думал, мы могли бы напечатать некоторые стихи Гая в первом выпуске.
— Замечательно. — Женевьева набрала побольше воздуха в легкие, глядя, как Монтерей направился через комнату, чтобы присоединиться к Паунду. — Я хотела поговорить о своих стихах, Норман.
— Ах да. — Беттерсон похлопал ее по руке и подмигнул ей, как обычно подмигивают ребенку. — Позже? В «Селекте»?
Громко прозвучал гонг. Женщина, одетая как английский дворецкий, объявила:
— Леди и джентльмены, сегодняшнее представление вот-вот начнется. Поскольку сегодня нас порадовало своим появлением прекрасное весеннее солнце, мы отправляемся в беседку, я прошу всех выйти в сад и захватить с собой чайные чашки. Те, кто чувствителен к холоду, могут прихватить пальто и шарфы. У нас есть пледы, в которые вы можете укутать ноги, но я уверяю вас, снаружи замечательная теплая погода.
— Потрясающе, — воскликнул Беттерсон. — Обожаю, когда Натали организует шоу.
Женевьева оглянулась в поисках Гая Монтерея, но ему, похоже, удалось незаметно ускользнуть.
Беседка в средневековом стиле напоминала греческий храм с колоннами и статуями, ступени которого сейчас были превращены в театральные подмостки. Зрители расселись по местам, защищенные от ветра высокими, увитыми плющом стенами соседних домов на рю Висконти и рю де Сен, на раскладных стульях, расставленных концентрическим полукругом. Женевьева расположилась рядом с Норманом Беттерсоном, который слегка прижался ногой к ее ноге.
Вышел мужчина в смокинге, Женевьева узнала в нем композитора и музыканта Вирджила Томсона. Он сел за рояль сбоку от беседки и, ударив по клавишам, заиграл какую-то современную импровизацию.
Когда Женевьева попыталась отодвинуться от Беттерсона, он еще сильнее прижался к ней.
В потрепанной шляпе с цветами из-за занавеса появилась Натали Барни, одетая как пастух, с посохом в руках, она вела за руку пастушку, свою худенькую, хрупкую любовницу, Рене Вивьен, в капоре и бесчисленных нижних юбках. Когда звуки рояля стихли, пастух встал на колени, громко декламируя по-французски нечто, что должно было начинаться как классическая греческая трагедия, и протянул руку, чтобы коснуться хорошенькой ножки пастушки.
После полуденного бокала французского белого вермута шамбери и черносмородинового ликера в кафе «Пре-о-Клер», а также после стакана свежего белого сухого вина «Сансерре», приятно охладившего ее в кафе «Селект», Женевьева почувствовала, что возродилась к жизни. Роберт сегодня приглашен на ужин, а значит, вернется домой поздно, она могла спокойно сидеть и наслаждаться приятным моментом. Гай Монтерей снова неожиданно появился в поле ее зрения, он увлеченно беседовал с двумя незнакомыми мужчинами.
— Что думаете о Монтерее? — Беттерсон проследил за ее взглядом сквозь клубы сигаретного дыма, его колено снова нашло под столом ее ногу, и ей пришлось резко отодвинуться.
— Он интересный человек.
— Мне кажется, что вы ему очень нравитесь, — заметил Беттерсон и зашелся в приступе кашля.
— Господи, с вами все в порядке? Принести воды?
Беттерсон поднес платок ко рту и вытер губы.
— Со мной все в порядке. Не согласитесь ли вы переспать со мной, Женевьева?
— О, Норман… — Неужели он пьян? Он так спокойно говорил об этом, в то время как его жена сидела в другом конце комнаты за барной стойкой в обществе его секретарши…
Он проследил за ее взглядом.
— Не обращайте внимания на Августу. Она не станет возражать. Она очень даже обрадуется этому.
До Женевьевы доходили слухи об отношениях его жены и секретарши.
— Я хочу поговорить о моей любовной лирике, — твердо произнесла она.
Его блестящие голубые глаза широко раскрылись.
— Я очень даже неплох, вы ведь знаете. Не отвергайте меня из-за болезни, она не заразна.
— Вы читали мои стихи?
— Милая, мне осталось жить всего пять лет. Когда дело касается хорошеньких женщин, я использую любую возможность. — Он снова разразился натужным кашлем.
Женевьева дождалась, пока приступ закончится, решила, что кашель станет своеобразной точкой в их разговоре. Однажды Эрнест Хемингуэй сказал, что Беттерсон «человек, отмеченный смертью». Замечание оказалось настолько удачным, что стало более знаменитым, чем сам Беттерсон. «Клеймо мертвеца» намертво приклеилось к нему.
— Норман, вы единственный, кто видел мои стихи. Ну, кроме Роберта, конечно, но он ничего не смыслит в поэзии. Мне необходимо знать… необходимо понять, выйдет ли из меня толк. Как вы считаете?
— О, я не сомневаюсь, вы великолепны. — Он снова начал вести себя непристойно.
Женевьева на мгновение закрыла глаза, но, когда она снова открыла их, выражение его лица изменилось.
— Вы очень милая девушка, Женевьева. — Беттерсон покачал головой и печально улыбнулся. — Но вся беда в том, что вы никогда никого не любили, правда? Это заметно, дорогая. Это очень заметно.
— Я понимаю.
Она вспомнила о Роберте, сделавшем ей предложение, и то, как она обдумывала свое решение, пытаясь убедить себя, что он для нее не просто средство спасения.
