Барбара Вуд - Роман с призраком
Бабушка расплакалась. Мне стало совсем плохо.
— Представь ужас твоего дедушки, — продолжила она, когда он узнал об обстоятельствах своего рождения. Что он родился в результате садистского изнасилования. Однажды он мне говорил, что его матери, вероятно, было противно смотреть на него, поскольку он напоминал ей о скотском поступке Виктора. Возможно, она именно поэтому умерла, когда он был еще ребенком. Может, ей было невыносимо смотреть на него.
— Бабуля…
— Да, Виктор Таунсенд был порочным человеком! Он истязал всех в этом доме! Вот почему я не люблю смотреть на его фотографию или даже произносить его имя. Мне так же, как и твоему дедушке, стыдно, что он приходится мне родственником. Тебе тоже должно быть стыдно!
В порыве чувств я встала и подошла к окну. Над головой нависло сердитое небо, капли дождя усеяли оконное стекло.
Всего два дня назад здесь ожидали, что я проявлю любовь или какие-то чувства к этим чужим людям, которые приходились мне родней, и пока они обнимали и целовали меня, в ответ я должна была делать то же самое. А теперь от меня ожидали, что я буду испытывать чувство отвращения к одному из моих родственников только потому, что так к нему относились все остальные. Я обнаружила, что это мне тоже не по силам. По неведомой причине слова бабушки пробудили во мне чувство жалости и сострадания к ней и дедушке. Однако, что бы она ни говорила о Викторе Таунсенде, в моем сердце, похоже, не нашлось места чувству ненависти к нему.
Вдруг я обернулась и взглянула на старуху, сидевшую в кресле.
Как странно! И в то же время верно. Почему-то, по неведомой мне причине я не могла заставить себя ненавидеть человека, который превратил в ад жизнь столь многих людей. Почему? — дивилась я.
Вытерев глаза и быстро успокоившись, моя бабушка, опираясь на трость, встала на своих кривых ногах и извинилась за проявленную несдержанность.
— Раньше я так часто плакала, что сегодня у меня больше нет слез. Когда тебе стукнет восемьдесят три года, ты поймешь, что слезы не помогут. Предупреждаю, больше к этой теме я возвращаться не буду. Я сказала достаточно, быть может, слишком много, но ты по крайней мере знаешь правду.
И хотя мне следовало с ней тут же согласиться, в глубине сознания меня терзал червь сомнения. А знаю ли я всю правду?
* * *Сегодня я ехала в больницу Уоррингтона с иным настроением. Ибо в этот раз я кое-что знала о человеке, которого мне предстояло навестить. Вчера я была около умирающего старика, чужого человека, лежавшего в постели и источавшего запах разложения. Сегодня я ехала к сыну Виктора Таунсенда. Это было совсем другое дело.
Тетя Элси сидела впереди и все время тараторила о погоде, держа на коленях коробку шоколадных конфет для своего отца. Дядя Эдуард повторял на своем малопонятном французско-ланкаширском языке все, что она говорила, а я сжалась на маленьком заднем сидении, забыла о холоде и раздумывала над долгим разговором с бабушкой.
Когда мы снова миновали входные двери, меня охватили смешанные чувства. С одной стороны, я больше не хотела иметь ничего общего с этим, но с другой — меня странным образом тянуло к загадочным событиям на Джордж-стрит и к старику, которому прошлое не давало покоя. Вчера он для меня ничего не значил; сегодня я, видно, узнала о нем больше, чем его дети. Именно по этой причине у меня просыпались родственные чувства к нему; нас свяжет тайна Виктора Таунсенда.
Как и вчера, мы расселись вокруг койки на складных деревянных стульях. Сегодня дедушка сидел в постели, обложенный подушками, и напоминал тряпичную куклу. Его глаза были открыты, но они казались тусклыми, безжизненными, и сначала я засомневалась, что он видит нас.
— Привет, папа, — сказала Элси и сняла целлофановую обертку с коробки с шоколадными конфетами. — Принесла тебе немного сладостей.
Губы дедушки искривились в подобии улыбки.
— Хочешь одну? — словно дразня его, спросила она.
Дедушка не ответил, а лишь продолжал сидеть и улыбаться. Как знать, возможно, это была гримаса боли?
Тетя Элси протолкнула конфету между его тонких губ, и рот тут же принялся сосать ее. В конце пути, — подумала я, — жизнь низводит нас до основных инстинктов, с которыми мы появляемся на свет. Я снова представила своего дедушку маленьким ребенком.
— Смотри, кто с нами пришел! — сказала Элси так громко, что ее голос был слышен во всей палате. — Это наша Андреа приехала из Америки! Ты вчера ее не видел, потому что спал.
Его затуманенные глаза продолжали смотреть в сторону Элси, и вдруг, будто ее слова дошли до него, дедушка повернул свое улыбающееся лицо ко мне. Он какое-то мгновение улыбался и сосал шоколадную конфету, но его лицо неожиданно осунулось и губы застыли.
По моей спине пробежал холодок. Выражение лица дедушки стало пугающим, кто мог ожидать, что такое по-детски кроткое лицо способно выражать такую… что? Злость? Ненависть?
— Дедушка, ты сегодня не очень вежлив, — упрекнула его Элси и положила ему в рот еще одну конфету.
Никто из нас не успел и глазом моргнуть, как он резким движением отбросил руку Элси.
— Папа!
Он продолжал сверлить меня мрачным взглядом, эти туманные глаза, которые, казалось, ничего не видели, впились в меня. Я вздрогнула.
— Что на него нашло? — недоумевала Элси. — Никогда раньше я его таким не видела.
— Наверно, он принял нашу Андреа за кого-то другого, — сказал дядя Эд, поднял с пола шоколадную конфету, вытер ее и отправил себе в рот.
Я с трудом сглотнула и пыталась выдержать зловещий взгляд. Лицо дедушки выражало злобу и враждебность. Вскоре я обрела голос и смогла пробормотать:
— Привет, дедушка. Ты ведь узнал меня, правда?
Его лицо несколько секунд сохраняло прежнее выражение, борозда глубоко врезалась между бровями, затем лицо дедушки оттаяло и стало прежним. Поджав губы, он дрожащим голосом выдавил:
— Ру-ут?
— Вот это да! — воскликнула Элси. — Он принял тебя за твою мать! — Элси наклонилась к дедушке и крикнула: — Папочка, это не Рут! Это Андреа! Твоя внучка!
Улыбка снова озарила его лицо.
— Ру-ут! Ты вернулась, да?
— Папа…
— Все в порядке, тетя Элси. Я уверена, что в его сознании Андреа все еще остается двухлетней девочкой. Пусть принимает меня за мою мать. Смотри, как он улыбается!
Я виду не подала, что испытала за несколько истекших мгновений. Неужели этот человек способен так сильно подействовать на меня? Я долго смотрела на его измученное лицо и думала о том, с каким ужасным клеймом позора ему приходилось все время жить. Он знал обстоятельства собственного зачатия и с болью в душе опасался, что дурная кровь даст о себе знать в одной из нас.
