Мария Лебедева - Туфельки от «Ле Монти»
Никита ничему не удивлялся, он ожидал от нее чего угодно, самой наглой и беспардонной лжи, на какую она способна, если ей это на руку. Он думал только о том, как следует вести себя в подобной ситуации, чтобы предотвратить начинавшуюся истерику и прийти хоть к какому-то компромиссу.
— Алла, выслушай меня спокойно, — сказал Никита, перебивая поток ее обвинений и призывая на помощь все самообладание, — давай рассуждать здраво. Вспомни, что почти два года назад мы расстались с тобой полюбовно, так сказать, по взаимной договоренности. — Ему очень трудно было держать себя в руках и напоминать обстоятельства развода этой особе, когда его единственным желанием было схватить ее за шиворот и вышвырнуть за дверь, чтобы никогда до конца жизни не видеть ее и не слышать о ней. — Так вот, по этой договоренности ты получила прекрасную квартиру и обещала оставить меня в покое и, главное, дала слово, что ноги твоей не будет даже близко. Помнишь?
— Да, я-то помню, ты вот только все забы-ы-ыл, — затряслась вдруг она в неудержимом плаче.
Никита встал и отошел подальше, вспомнив сцену в квартире Петра. Поэтому он не только отошел, но и старался не отвлекаться и не выпускать ее из поля зрения, следя за каждым движением, чтобы, если ей вдруг придет охота обниматься, тут же пресечь все попытки.
Но Алла, судя по всему, не собиралась кидаться на него с объятиями, равно как не собиралась и уходить, а сидела, обливаясь слезами и причитая о своей загубленной жизни и оплеванной любви. Никита молча наблюдал, как она размазывает по лицу потеки туши с ресниц, отчего вид у нее был потешный, карнавальный, но одновременно какой-то тревожащий и даже зловещий.
Не в силах больше выдержать этого воя, Никита, стараясь говорить как можно мягче, спросил:
— Чего же ты хочешь от меня, Алла? Я-то чем могу тебе помочь?
За последний год он задавал ей этот вопрос неоднократно, на разные лады и с различной интонацией, поднимаясь на вершины благородного пафоса и спускаясь в бездны фатальной обреченности, когда ему казалось, что нести ему этот крест всю оставшуюся жизнь.
Сейчас Никита говорил мягко, доверительно и проникновенно, ненавидя всей душой ее, а заодно презирая себя за свое лицемерие, утешаясь лишь мыслью, что лицемерие это вынужденное, так как перед ним человек не просто злой, а больной, вроде сумасшедшего с бритвою в руке.
Эта проникновенная интонация так подействовала на Аллу, что она заплакала еще пуще. Сквозь слезы она продолжала обвинять его в том, что он мог бы, да не хочет помочь ей с конкурсом, а это единственная ее возможность твердо встать на ноги.
— Я же сказал тебе, Алла, — настойчиво повторил Никита, — у меня совсем нет денег.
— Совести у тебя нет, а не денег, — взвыла она, — уж я-то знаю, сколько ты зарабатываешь...
Никита не хотел отвечать ей в том же базарном духе. Честно говоря, запас его выдержки уже иссякал, и ему стало казаться, что Алла нарочно провоцирует его, ждет, чтобы он сорвался, тем самым дав повод жестокой мести. С другой стороны, Никита прекрасно понимал, что таким людям, как она, никакого повода и не нужно, тормозов для них не существует, и он может расстелиться сейчас перед ней и даже клясться в вечной любви, но никогда не узнает, какой винт повернется в следующую секунду в ее больной голове.
В общем, Никита был совершенно обессилен и измочален, а до желанного компромисса было так же далеко, как и в начале разговора. Внезапно он отчетливо осознал, что напрасно питал какие-то надежды, соглашаясь на эту встречу, потому что никакой компромисс здесь невозможен в принципе.
Он понял вдруг, наконец-то понял, что ей нужно было от него. Не деньги, даже не квартира и, уж конечно, не его любовь, — нет, ей был нужен он сам, со всеми потрохами, чтобы мучить его, истязать своими претензиями, обвинениями и бесконечными жалобами. Западня захлопнулась, и он понимал, что освободиться сможет лишь в двух случаях: если она влюбится в кого-нибудь, кто ответит ей взаимностью, или если она умрет. Иными словами, надежды не было ровным счетом никакой. Мерзкий холодок от сознания собственной обреченности пополз по спине. «Я убью ее», — мелькнула вдруг спасительная мысль, но тут же вспомнились слова Петра, что совсем негоже мотать срок за этакую дрянь.
Она перехватила его взгляд именно в тот момент, когда он подумывал об убийстве, и от страха прекратила рыдания. Никита видел, что она испугалась, но не имел ни малейшего желания успокаивать ее.
— Ну вот что, — оставив доверительный тон, жестко сказал он, — мне кажется, мы все выяснили, денег у меня нет, и помочь тебе я, следовательно, ничем не могу. Предлагаю разойтись по домам.
Всерьез ли надеялась она, что Никита заинтересуется проектом конкурса красивых сибирячек и возьмет на себя роль спонсора, или просто использовала очередной повод встретиться с ним и выступить в своем обычном репертуаре, разобраться было трудно. Да Никита и не хотел забивать себе голову подобными пустяками, он считал, что и так достаточно натерпелся за сегодняшний вечер, причем, как выяснилось, совершенно напрасно.
Она почувствовала, что игра окончена, что тон Никиты резко изменился, а во взгляде просверкивает такая неприязнь, похожая на ненависть, как при их последней встрече, когда ей показалось, что он вот-вот ударит ее. Она сказала, что ей надо привести себя в порядок, поднялась со стула и пошла в ванную.
Сначала Никита слышал журчание воды, затем все стихло и замерло. Подождав минут пять, он окликнул ее. Ответа не было. Полная тишина в ванной пугала его, он знал «хобби» своей бывшей жены резать вены или заглатывать снотворное, чтобы, как она говорила, «свести счеты с жизнью». И, хотя еще совсем недавно Никита думал, что именно это поможет ему обрести свободу, тем не менее он не мог допустить, чтобы человек, даже такой гнусный, погиб в двух метрах от него, а он бы и пальцем не шевельнул для его спасения.
Никита стал отчаянно барабанить в дверь и собирался уже выбить ее, как дверь вдруг отворилась. На пороге, загадочно улыбаясь, стояла Алла, которая, по ее представлениям, привела себя в полный порядок. Никита обомлел. Она сделала себе даже не вечерний, а концертный макияж, какой делают актрисы, чтобы зрителю и с галерки видна была их красота.
У нее было преувеличенное представление о своем обаянии, свойственное всем недалеким и самовлюбленным женщинам, поэтому теперешнее замешательство Никиты, как в свое время и его отвращение, она приняла за мужской интерес.
— Ну? — спросила она с таким видом, будто демонстрировала сногсшибательную экстравагантную модель.
— Что «ну»? — не понял Никита.
