Анастасия Соловьева - Мужчины в нашей жизни
Попрощавшись с Владом, я вернулась в офис и честно попыталась углубиться в рабочие документы. Но мысли снова и снова переносили меня в клинику нервных болезней.
…Узнав, что мы пообещали маме скорый Лешкин приезд, музыкальный доктор начал рвать и метать. Высказавшись по полной, он потребовал от меня не бывать пока в его владениях или, по крайней мере, не попадаться на глаза маме. Пусть она считает, что я в Ганновере. А вот о том, что Лешка собирался в Москву, ей лучше забыть. Ожидание невозможного — отрицательный фактор, усложняющий процесс лечения. Придется прибегнуть к помощи транквилизаторов, которые плохо совместимы с музыкальной методикой доктора.
Что касается Лешки, то ему конечно же лучше приехать. Если не приедет… доктор не может гарантировать результат.
Я разволновалась еще больше и потому забыла упомянуть про гороскопы и про колдунью Анджелику, или как там ее… В конце концов, Лешка ведь нужен маме лишь для того, чтобы выведать у кого-то телефон ведьмы… а, вспомнила, — Леонарды. Я могу и сама позвонить этой ведьме и пригласить ее к маме. А скажу — Лешка из Германии договорился. Или он сам ей по телефону скажет. Или просто кого-нибудь из знакомых ведьмой нарядим. Татьяну, например. Она в юности в театральный институт поступать собиралась…
Я попробовала взглянуть на Таню с этих позиций: маленькая, худенькая, с короткой стрижкой, в больших очках… Ведьмы, наверное, тоже разные бывают. Конечно, Любовь Петровна лучше бы подошла на эту роль. И главное, любит врать! Но делиться с ней своими несчастьями мне совсем не хотелось…
Вообще идея с ведьмами довольно-таки дурацкая. Я снова взялась за документы и прилежно читала их до тех пор, пока Любаша, как обычно, не крикнула:
— Девочки, компьютеры закрываем. Время — восьмой час.
— Ты на колесах? — спросила Таня. — Подвезешь меня до Октябрьской?
— Поехали.
На меня всегда хорошо действовало Татьянино общество. Она скромная и молчаливая, но, познакомившись поближе, я с удивлением обнаружила тонкого, многогранного человека. Однажды у нас в офисе зашел разговор о классической литературе, и Татьяна, не принимающая обычно в таких беседах участия, вдруг сообщила, что у Некрасова ей нравится только одно стихотворение — «Внимая ужасам войны…».
Дома я из любопытства открыла томик Некрасова и прочитала:
Внимая ужасам войны,
При каждой новой жертве боя
Мне жаль не друга, не жены,
Мне жаль не самого героя…
Увы! утешится жена,
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слезы —
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей…
Стихотворение оказалось коротким и, на мой вкус, немного старомодным. На меня, во всяком случае, оно не произвело впечатления. И в то же время я понимала, что такие вещи могут трогать и волновать. Таня была прежде всего матерью — жила в коммунальной квартире вдвоем с дочерью-старшеклассницей.
— Она ее неизвестно от кого родила, — поведала мне как-то Любовь Петровна, знавшая Таню чуть ли не с детства. — Нормальной семьи у нее не было отродясь!
Дочь составляла главный, но не единственный смысл Таниного пребывания на свете. Она любила хорошие книги, классическую музыку, путешествия — жила незаметно, тихо, но в гармонии с миром и, кажется, с самой собой. А что еще нужно человеку для счастья?
— Как твоя Маша поживает? — спросила я по дороге. — К экзаменам готовится?
— Вроде читает чего-то… — Таня не позволяла себе грузить окружающих лишними подробностями, и, по-моему, это был высший пилотаж деликатности. — Не знаешь, зарплату до следующих праздников дадут?
— Не знаю. — Вообще зарплата была бы совсем нелишней. — Ты бы у Любаши спросила.
— Завтра спрошу. У нас в школе еще по сто долларов на экзамены собирают.
— Как это еще? — удивилась я.
— Так уже собрали по триста.
— Зачем столько денег на экзамены?
— После каждого экзамена родители должны учителям столы накрывать. Я просто деньги сдаю, а другие еще и готовят.
— Ну и порядки!
— Теперь так везде: не подмажешь — не поедешь. И в медицине так.
— Там-то особенно, — согласилась я.
И до самой Октябрьской площади прокручивала ставшие уже привычными мысли: клиника — мама — Лешка — колдуньи — доктора — адвокаты.
— А в судах, наверное, почище, чем в медицине.
— Ну, суды это вообще не дай бог, — искренне ужаснулась Таня.
— Тебя где высадить?
— У метро. Проедусь по магазинам — поищу что-нибудь Маше на выпускной.
Глава 6
Таня вышла из машины, а я вдруг осознала, что не могу находиться в собственном обществе. В душе закружился мутный водоворот — сознание вины перед мамой, раздражение против Лешки, сумевшего «не мытьем, так катаньем» повесить на меня решение квартирного вопроса, а также другие неприятные чувства, от которых я тоже не могла заслониться.
На мою просьбу поспешить домой Влад ответил отказом, мягким, но решительным. Он советовал мне отдохнуть или, если есть желание, немного развлечься: посмотреть диски, купленные им вчера в «Ашане», послушать музыку или, на худой конец, доесть абрикосовое мороженое — остатки вчерашнего десерта. Влад обещал вернуться домой к одиннадцати и привезти кое-что вкусненькое.
Я слушала его нежный, заботливый монолог и медленно катила по Ленинскому проспекту… Вообще-то я любила бывать одна, но только не при таких обстоятельствах! Забыть о плохом, как назло, не удается, вдобавок в пустой квартире плохое начинает казаться в тысячу раз хуже. Можно, конечно, приняв предварительно снотворное, залечь спать, но тогда завтра выпадет первая половина дня, а я уже условилась с адвокатами… Зачем только Лешка втравливает меня в это склизкое дело?! Зачем я уступаю ему?
Нехорошо думая о брате, я откатила машину на стоянку, перебросилась парой фраз со сторожем и — неизбежный момент — двинула домой. Если будет совсем плохо, позвоню Ленке. С одной стороны, племянница еще ребенок — шестнадцать лет. А с другой — уже шестнадцать! Много это или мало — не поймешь. Мне, когда я была в ее возрасте, казалось, что очень много…
Подойдя к подъезду, я увидела на скамейке Глеба Мажарова. Он читал газету и, пройди я мимо, пожалуй, не обратил бы на этот факт внимания.
— Глеб. — Я окликнула его неожиданно для самой себя. — А что вы здесь делаете?
