Хербьерг Вассму - Сын счастья
— Что же у меня перед глазами?
— Я, например.
— Этот курс не для меня, — буркнул он и смущенно поглядел на нее.
Лодка с девушками шла к берегу, они громко смеялись. Поднятая ею волна плескалась о борт шхуны. Воздух был пряный и соленый. Дина и Андерс остались одни.
В каюте возникла напряженность. Андерс не поднимал глаз.
— Мне хотелось бы, чтобы ты взял на себя заботу о Рейнснесе. Я собираюсь уехать на юг. Когда ты вернешься с Лофотенов, меня здесь, наверное, уже не будет.
Андерс медленно глотнул ром и отставил рюмку на маленький столик, прочно привинченный к настилу каюты. Ему пришлось протянуть руку, чтобы поставить ее.
— И куда же ты доедешь?
— В Копенгаген. А может, и дальше. Я поеду на пароходе…
— Значит, на юг? В Копенгаген? А можно спросить, по какому делу?
— Я не обязана отчитываться, — сухо ответила Дина.
Свет сделался фиолетовым. Динины пальцы беспокойно двигались на коленях. Овальные ногти блестели на фоне темной шерстяной ткани.
— Тебе тяжело? — спросил он.
Она взяла его руку и придвинулась к нему. Кожу Андерса кололи тысячи острых иголок. Он растерялся.
— Мне здесь тесно! Здесь нечем дышать! Понимаешь?
— Понимаю или не понимаю, какая разница… И долго ты намерена отсутствовать?
— Не знаю.
— Что с тобой творится? — спросил он и хотел встать.
Дина наклонилась и схватила его за обе руки. Она была сильная. Ему стало приятно и в то же время тревожно. Дина молчала, он сказал:
— Боюсь, мне все-таки придется задать тебе один вопрос. Что тебя тревожит в Рейнснесе? Тень русского?
— Что ты хочешь этим сказать? — прошептала она.
— Неужели ты так оплакиваешь Лео Жуковского, что вынуждена даже бежать из дому?
— Оплакиваю?
— Все понимали, что в нем ты могла найти нового хозяина Рейнснеса. В том числе и я.
— Оплакиваю? — повторила Дина, глядя на что-то за окном каюты. — Здесь нечем дышать… Всегда одна и та же морока. Зима, весна, лето. Полевые работы. Люди. Счета.
— И только смерть Лео открыла тебе на это глаза? — тихо спросил он.
— Я понимала это и раньше… И ты бы тоже понял, если б, как я, был навеки осужден на это…
— Я понимаю. Они помолчали.
— Но я не тот человек, который может заменить тебя в Рейнснесе. Я редко бываю дома.
— Мне некого просить, кроме тебя.
— Значит, это серьезно?
— Да!
— Ну а если тебе выйти замуж? Тогда бы ты была уже не одна, — наугад сказал он.
По их лицам скользнула тень — это за окном каюты пролетела чайка.
— Это мне уже предлагали.
— И что же ты ответила?
— Это было очень давно… Я спросила, кого мне прочат.
— И тебе предложили кого-нибудь?
— Да.
— Кого же?
— Тебя, Андерс!
Он вспыхнул. Но заставил себя поднять на нее глаза. Он ждал ее презрительного взгляда. И не дождался.
— О чем только люди не болтают! Я помню эти разговоры, когда ты отписала мне шхуну.
— Может, они были правы, — медленно проговорила Дина.
— Правы? В чем?
— Что мне следовало выйти за тебя замуж.
— Мало ли кто что считает, — сказал он и продолжал, не позволив ей прервать себя:
— А теперь, значит, ты надумала уехать в Копенгаген, потому что здесь нечем дышать?
— А ты принял бы мое предложение? Если б я его тебе сделала?
— Если б ты сделала мне предложение?
Он в растерянности провел руками по волосам.
— Да, если б я предложила тебе жениться на мне.
— Я бы согласился, — просто сказал он. Дина вздохнула.
— И что же тебя больше привлекает: я или Рейнснес? — спросила она.
Он долго смотрел на нее, потом ответил:
— Должен признаться, что из-за Рейнснеса я не взвалил бы на себя такую ношу!
— И как думаешь, чем бы все это у нас кончилось? — спросила она.
— Да уж добром не кончилось бы.
— Почему?
— Ты бы встретила русского. А я сбежал бы в Берген, — честно признался он.
— А если б я не встретила русского?
— Тогда кто знает…
— Но теперь русского уже нет.
— Это для меня его нет, а для тебя…
— Почему ты так думаешь?
— У тебя появились седые волосы, я вижу их даже здесь, в сумраке. Ты не спишь по ночам, и бодрости в тебе не больше, чем в вяленой треске. От тебя остались одни глаза. А теперь к тому же ты хочешь сбежать из дому. Пуститься в дальнее плавание.
Она не могла удержаться от смеха. Они весело, но серьезно смотрели друг на друга.
— А если б я тебя спросила, хочешь ли ты теперь взять меня в жены? — вдруг сказала она.
Он долго размышлял, как можно увязать все это вместе, а потом сказал:
— Если б ты спросила меня об этом, а потом уехала в Копенгаген?
— Если б я спросила тебя об этом, а потом уехала с тобой в Берген.
— Мне пришлось бы ответить тебе «нет», — прошептал он.
— Почему?
— Я не могу жить с женщиной, все мысли которой заняты покойником.
Она ударила его с такой силой, что оба упали на койку. Потом она подняла обе руки и ударила снова. Сперва одной рукой, потом другой. Его рюмка скатилась на пол. По звуку Андерс понял, что она не разбилась. Не успев опомниться, он навалился на Дину всем телом. Покрывшись испариной, он заломил ей руки за спину, и она затихла.
— Вот так-то лучше, — просипел он.
Дина лежала под ним! Он не знал, кого из них бьет дрожь. Может, обоих?
Она не двигалась. Сперва он притворился, что не замечает этого. Ему хотелось продлить мгновение. Потом его руки разжались, он отпустил ее и встал. Пристыженный, не глядя на Дину, он оправил на ней платье.
— Извини меня, — пробормотал он, ощупью добрался до двери и вышел.
Уже на палубе его стало трясти. Дрожь началась с коленей и поднималась все выше. Он хотел заправить рубаху, которая во время борьбы вылезла из штанов, но не смог. Ему пришлось ухватиться за поручни. Прошла целая вечность, прежде чем он смог вздохнуть. Тут он услышал тихий голос Дины:
— Андерс!
Он вскинул голову, не спуская глаз с горных вершин. И снова услышал очень отчетливо:
— Андерс!
Одно мгновение он чуть не бросился обратно в каюту. Но что-то удержало его.
— Все в порядке! — хрипло крикнул он. — Я позабочусь о Рейнснесе!
Потом он спрыгнул за борт и пошел вброд к берегу.
Шлюпка с Вениамином чуть не опрокинулась от течения. Вениамин окликнул Андерса.
Андерс скользил на обледеневших камнях, с трудом передвигал ноги и рвал водоросли, которые пытались затянуть его вниз. Когда он поднимался по аллее к дому, с него бежали потоки воды. Мокрый до нитки, он шел через двор у всех на виду. Целеустремленно, точно морж в брачный период, пыхтя и отплевываясь.
Таким Андерса не видели еще никогда. И дело было не только в том, что ниже пояса он был насквозь мокрый и на сапогах у него болтались зеленые водоросли. Андерс был вне себя. Или его состояние можно было назвать иначе?
