Диана Гамильтон - Самозванка
Она, казалось, могла утонуть в теплой нежности его голоса — и на самом деле почти лишилась чувств, когда он склонился над ней и удовлетворенно провел языком по гордо вставшему, напрягшемуся соску, а потом по другому, и так раз за разом, пока она не подумала, что сейчас умрет от этой нежной пытки.
Она обхватила руками его голову, погрузив сведенные от напряжения пальцы в мягкий шелк его черных волос и понимая, что проваливается в какую-то пропасть, забвение без мыслей и чувств, все ближе и ближе подходя к постижению старой как мир, но всегда волнующей тайны. А он поднял голову над ее наполненной страстью грудью и медленно, ах, как медленно, кончиком грешного, опытного пальца повел вниз, к нежному изгибу ее живота, и остановился, чуть-чуть не дойдя до края кружевных трусиков.
Его имя криком застыло на ее губах, она подалась навстречу ему, выгнув спину дугой, и вдруг сквозь бьющийся в ушах стук собственного сердца услышала мягкий голос: — Такое множество талантов… Сразу поняв, что он имеет в виду, Кэти вся покрылась испариной от стыда, потом ее бросило в дрожь. Как только я могла позволить ему пользоваться мной?! Подонок! О Господи, какой подонок!
Он явно намекал на присущую ей удаль в постели. А разве она могла возразить, что с ней такого не происходило никогда в жизни? Она не имела права сказать правду, но даже если бы и сказала, он не поверил бы. Его заигрывания были всего лишь намазанной медом приманкой, еще одним средством доказать, что она не годится на роль матери.
Подобрав под себя ноги, она откатилась в сторону, нащупывая ускользавшую из-под пальцев застежку бюстгальтера. Лицо ее пылало.
— Рог Dios! — Резкий выдох разорвал плотную, теплую тишину, и Кэти проглотила крик, готовый вырваться из ее груди. Неужели он пытается доказать, что испытывает такие же чувства, как и она, что он забыл обо всем в эти мгновения взаимной близости?
Нет, это просто еще одна дьявольская ловушка, с целью доказать, что я обыкновенная шлюха. Ах ты, крысолов несчастный!
— Не прикасайтесь ко мне! Никогда! — хрипло выкрикнула она и шмыгнула носом от подкативших слез, потому что все эти крошечные пуговички — все восемь миллионов — отказывались подчиняться и попадать в петли. А он уже был на ногах, и, встретившись яростным взглядом с мрачной непреклонностью его серых глаз, она поспешила отвернуться, ибо прекрасно понимала, что стоит ей перестать злиться — она тут же умрет от стыда.
Застегнув наконец платье и от всей души надеясь, что сделала это правильно, она попыталась разгладить смявшуюся воздушную ткань, нашла Розину шляпу, резко нахлобучила ее на голову и двинулась прочь, держа спину очень прямо, а он подошел к своему коню.
Как я могла позволить себе такое? Ладно, пока что не буду думать об этом, иначе разревусь. Она чувствовала, что слезы унижения и стыда подступают к глазам и вот-вот хлынут потоком. А гордость не позволит ей прийти в усадьбу с заплаканным лицом. И тут она вздрогнула, чуть не упав в обморок от ледяного голоса:
— Ven aqui! Ты поедешь со мной, верхом на лошади.
Да я скорее умру! — подумала Кэти.
Но стук копыт ясно сказал ей, что у нее нет выбора, а сильные руки, подхватившие ее и усадившие в седло, исключили возможность освободиться. Цветистое испанское ругательство, которое он пробормотал ей в ухо, только подкрепило ее уверенность в той опасности, которую она навлекает на себя и Джонни своим сопротивлением.
Хавьер послал белого жеребца галопом по заросшему маками полю, а потом одним движением сильных бедер направил его в ворота загона.
Напряжение немного спало, когда грациозные, игривые прыжки сменились мерным цокотом копыт по сухой белой земле, а все перипетии их недавней борьбы унесло встречным ветерком. Она покорно принимала жар его тела, к которому прижималась спиной, да изредка — толчки его крепких бедер, когда он направлял лошадь.
Кэти стиснула зубы, чтобы не реагировать на все эти ощущения. Жаль, что человек, которого я должна держать на холодно-вежливой дистанции, оказался единственным, кто сумел пробудить во мне такие сильные чувства. Теперь мне как-то придется жить со всем этим, жить рядом с ним по меньшей мере еще несколько недель. Что у меня получится, не представляю…
А как он будет злорадствовать, поставив еще одно черное пятно на моей репутации!
Но ничего похожего на злорадство не было в жестком выражении его лица, когда он остановил лошадь у дальнего въезда в усадьбу, спрыгнул с седла и помог ей спуститься на землю. А я ведь, пожалуй, должна быть признательна ему, подумала Кэти ошеломленно, когда ее ноги коснулись земли и он убрал руки с ее талии, что он не заехал прямиком во двор, выставив меня на обозрение слугам и работникам.
Теперь ей надо было побыстрее убраться отсюда, но она не могла этого сделать, зажатая между его телом и крупом лошади. А он явно намеревался как-то еще унизить ее, в этом не было никаких сомнений.
Пытаясь быть храброй и лицом к лицу встретить все, что бы он ни уготовил ей, Кэти вздернула подбородок и вгляделась в каменные черты его лица. Глаза Хавьера поблескивали из-под полей черной шляпы, и Кэти невольно съежилась, изо всех сил убеждая себя, что залепит ему пощечину, если он скажет не так хоть одно слово. Всего лишь одно слово…
Но, несмотря на всю решимость сразить его своим взглядом, она вдруг почувствовала, как из глаз выкатились непрошеные слезы и, повергая ее в смятение, покатились по щекам. Она быстро опустила голову, понимая, что это проявление слабости еще больше унижает ее. И тут услышала, как он быстро и резко втянул в себя воздух, как будто ее слезы поразили его. Потом сделал шаг в сторону, опять вскочил в седло, приложил руку к полям своей шляпы и, когда жеребец танцующей поступью двинулся прочь, голосом, скрипучим, как наждак, проговорил:
— Нам надо серьезно поговорить. А пока что adios. Прощайте.
— Дон Хавьер вернулся, — прошептала Роза, едва шевеля губами и на цыпочках подходя к Кэти, стоявшей у кроватки спящего ребенка. — Он попросил меня передать вам, что хотел бы поужинать сегодня с вами. В девять часов.
О Господи! Кэти быстро отвернулась, делая вид, что хочет прикрыть деревянные ставни на окнах, а на самом деле — чтобы скрыть прилившую к лицу краску. Хавьер был в отъезде целых три дня. Она не видела его с тех пор, как они расстались у ограды, и с удовольствием не видела бы всю оставшуюся жизнь. Она просто не представляла, как ей удастся вынести новую встречу. Три прошедших дня не смягчили ее стыда. Что он думает обо мне? Нет, гораздо важнее, что я сама думаю о своем поведении!
— Esta bien? — тревожно спросила Роза, и Кэти обернулась к ней, заставив себя улыбнуться.
