Наталья Светлова - Научиться дышать
— Ванюша, внучек! — раздался слабый женский голос.
—Это не Ваня. Меня зовут Ира, я у него в гостях, — представилась девушка, въезжая в комнату бабушки.
— А, да, он про вас говорил. Милая, а где Ваня?
— Я не знаю… Он куда-то ушел, сказал, здесь его подождать. Вам что-то нужно? Я могу сделать. Вы не смотрите на коляску, я все могу!
Старуха улыбнулась, рассматривая сквозь щелки глаз эту девушку. Хорошая. Борется, не опускает руки.
— Принеси тогда из предбанника связку хвороста, холодно моим старым костям, печку затопим.
Ирина выехала из дома и направилась к бане с непостижимым рвением. Наконец-то можно оказаться полезной! Ей уже долгое время не доверяли что-либо делать, она начала превращаться в овощ. В предбаннике было трудновато разворачиваться на коляске, и колесики то и дело норовили застрять в дощатом полу.
Она перевернула там все вверх дном, но не нашла никакого хвороста. Вот незадача! Но нет, уйти с пустыми руками, когда ей доверили важное дело, она не сможет! Может, в самой бане посмотреть? Вдруг там что-то будет?
— Дурацкая коляска, — ругала ее Ирина, когда та застревала по пути.
От двери бани исходило тепло, но это не остановило ее. Городская девушка с Рублевки не привыкла к таким древним способам принятия душа и была уверена, что там пусто, а где-то в доме найдется нормальная ванная комната. Ирина дернула тяжелую дверь и, проехав чуть-чуть вперед, застряла в расщелине между досками.
— Кто там, черт возьми! — недовольно произнес Волков и обернулся, вставая как вкопанный.
Девушка побледнела до предсмертной белизны, увидев его. Голый.
— Ба-буш-ка, — по слогам промямлила она и покраснела, точно рак, задержавшись глазами на его гениталиях.
Видимо, горячая вода так подействовала, но его достоинство эрекцией было направлено прямо на нее. Какого адского труда ей стоило отвести глаза от его члена! Ирина дергала коляску и готова была уже заплакать от своей оплошности.
— Что бабушка? — спросил, как ни в чем не бывало, Волков и подошел к ней.
Он вытащил застрявшее колесико и выкатил коляску из жаркой бани. Девушка развернулась к нему и держала взгляд строго на уровне его лица, аж глаза заболели, так хотелось скосить их вниз. Ей определенно понравилось то, что она там увидела.
— Извини, но тут нечем прикрыться. Думаю, мы оба взрослые люди и видели все эти непристойности на картинках, поэтому ни у кого не случится сердечного удара. Так что там с бабушкой?
— Она просила принести связку хвороста.
Ее голос немного дрожал, как она ни пыталась взять себя в руки.
— Я перенес его в другое место. Скажи ей, что я помоюсь и все сделаю. Ты можешь отдыхать, ничего делать не нужно. Хорошо?
Ирина кивнула головой, про себя уже догорев дотла от смятения и замешательства. Иван развернулся обратно в баню, а девушка сжала до боли кулаки, выдыхая. Она буквально держала себя за руки, чтобы не повернуть голову и не посмотреть на него сзади. Аполлон. Идеальная мужская фигура, обещающая жаркие ночи и дни, полные силы.
И она… Калека. Ничем не может его больше привлечь. Невыплаканные слезы затянули удавку на шее Ирины, и, понурив голову, она поехала в дом. Нечего и мечтать об Аполлоне: она не Афродита.
5
Изменение — это процесс, который происходит, если боль от того, что ты остаёшься тем же, превышает боль от того, что ты изменяешься.
Филипп Берг
Легкая позолота конца сентября большими любопытными глазами смотрела в окно. Ирина отвечала ей таким же интересом в карих, цвета крепкого какао, глазах. Этот сентябрь был наполнен чувственным ожиданием, невесомым духом романтики, предвкушением чего-то остро-сладкого. Так она ощущала то, что каждый раз поднималось в ее душе при мыслях о Ване.
«О Волчаре», — тут же поправила себя девушка.
От этого Волчары у нее кровь стыла в жилах, но в самом хорошем из возможных смыслов. Это необъяснимая магия, которая появилась еще до их с Волковым рождения, задолго до появления первых мужчины и женщины. Сначала возникло неодолимое притяжение, сверхмагнетизм полов, сумасшедшая тяга мужского к женскому, и наоборот. Волчара звучал грозно и в то же время так успокаивающе и умиротворяюще. Словно у нее появился клыкастый, могучий защитник. И защищал он ее в первую очередь от нее же самой, не давая потопить себя в мутном, вязком болоте зарождающихся комплексов и пожирающего душу одиночества.
— Пап, я не знаю! Чего ты заладил все одно и то же! — кричала Дарина, активно жестикулируя руками и кипя от недовольства.
Ирина кожей чувствовала это бурление в крови сестры. Чем-то отец довел ее до ручки…
Семья собиралась к ужину. Снова ожидался приезд Марка, хотя на самом деле все понимали, что он не горит желанием (как и все остальные) здесь находиться. Она сама с тревогой, тихой сиреной завывающей в душе, смотрела в окно. Вот уже неделю приходилось торчать дома и смотреть телевизор, слушать музыку или очередные вереницы сухих, трескающихся от своей прогнившей сути, сплетен.
— Ира, доченька, — отец обнял ее и погладил по волосам. — Ты изменилась, моя хорошая. Будто розочка распускаешься. Или мне кажется?
— Не знаю, — прошептала девушка, первым делом думая об Иване. Он стал тем солнечным лучом, который дал ее расцвету толчок. — Наверное, это осенняя перестройка организма.
— Насчет перестройки, — сказал Анатолий Викторович и повернулся, выискивая глазами Дарину, но той нигде не было. — Твоя сестра собирается лететь в Майами.
— Майами? — улыбнулась Ирина, вспоминая целую гамму приятных впечатлений от пребывания в Штатах.
— Вижу, ты не будешь против слетать с ней.
— Конечно, нет! Классная затея, пап!
— Вот и славно, милая. Скоро ужин.
Он поцеловал ее в лоб и ушел. На губах Ирины радостными бликами заиграла улыбка от мыслей о предстоящей поездке. Ну ничего себе, Дарина хочет взять ее с собой! В душе разлилось невиданное доселе тепло, и, сжав от неожиданного восторга подлокотники кресла, девушка поехала в кухню.
Мать, облаченная в темно-синее бархатное платье в пол, поправляла золотые сережки и придирчиво разглядывала себя в зеркальце. Девушка негромко вздохнула. Иногда она так сильно уставала от этой наигранности и чопорности членов ее семьи, словно они были английской знатью королевских кровей. Эти званые ужины и обеды, платья, украшения. Хотелось однажды очнуться в простой однокомнатной квартирке с котом или собакой (можно и с Собакой, больно понравилась ей та дворняжка), любимым мужчиной…
Раньше помпезность и вычурность были ей по душе, когда она сама играла в этом театре абсурда. А теперь, отойдя на второй план, став трагикомической декорацией, Ирина начала воспринимать все иначе — через призму своей неполноценности. Когда теряешь все, прожитая жизнь кажется фарсом.
