Колин Маккалоу - Тим
Он не ответил, слишком возбужденный и переполненный впечатлениями, чтобы отреагировать на новый повод для восторга. Мэри помогла Тиму распаковать сумку и разложить немногочисленные вещи по пустым ящикам комода и полкам шкафа, а потом взяла его за руку и провела в гостиную.
Только здесь она произвела основательную перепланировку коттеджа, который изначально имел темную, плохо освещенную гостиную, тянувшуюся по всему переднему фасаду. Мэри по частям снесла наружную стену и вместо нее поставила по всей длине стеклянные раздвижные двери — так что теперь в хорошую погоду гостиная оставалась почти полностью открытой с одной стороны.
Отсюда открывался потрясающий вид. Травянистый склон спускался к ярко-желтому песку солнечного, безупречно чистого пляжа, синие волны Хоксбери с тихим плеском набегали на берег, а на другом берегу широкой реки к ясному небу вздымались поразительной красоты утесы, увенчанные густым лесом. Единственные звуки, свидетельствующие о человеческом присутствии, доносились с реки: треск бензиновых моторчиков, пыхтение экскурсионных паромов, рев быстроходных катеров, буксирующих воднолыжников. В основном же здесь щебетали птицы и гомонили в кронах деревьев, оглушительно стрекотали цикады, и ветер протяжно стонал, пролетая сквозь шелестящие ветви.
Мэри никогда прежде никого не приглашала в свое уединенное убежище, но часто мысленно вела воображаемый разговор с первыми своими гостями. Они бы восторженно ахали, восхищаясь дивным пейзажем, и делились своими впечатлениями по поводу всего увиденного. Но Тим ничего не говорил, и она понятия не имела, насколько у него развита способность к сравнительной оценке. В том, что он все здесь находил «чудесным», сомневаться не приходилось, но он считал «чудесным» все, что его не расстраивало. Различает ли Тим степени интенсивности положительных эмоций? Получает ли от одних вещей больше удовольствия, чем от других?
Распаковав собственную сумку и разложив продукты по местам на кухне, она приготовила Тиму ланч. За едой он почти не разговаривал, сосредоточенно поглощая все блюда, поставленные перед ним. Когда он не был слишком голоден или расстроен, он вел себя за столом безупречно.
— Ты умеешь плавать? — спросила Мэри, когда он помог ей вымыть посуду.
Тим просиял.
— Да, о да!
— Тогда почему бы тебе не переодеться для плавания, пока я здесь заканчиваю? Потом мы пойдем на пляж, хорошо?
Тим моментально исчез и вернулся так скоро, что ему пришлось подождать, пока она наводила окончательный порядок на кухне. Нагруженные двумя парусиновыми шезлонгами, зонтом, полотенцами и прочими пляжными принадлежностями, они спустились к песчаному берегу.
Мэри уселась в шезлонг и раскрыла книгу, а потом осознала, что Тим по-прежнему стоит и смотрит на нее с видом недоуменным и явно расстроенным.
Она захлопнула книгу.
— Что такое, Тим? В чем дело?
Он беспомощно взмахнул руками.
— Ты же вроде сказала, что мы с тобой пойдем плавать!
— Не мы, Тим, — мягко поправила Мэри. — Я хочу, чтобы ты наплавался вволю, но сама я никогда не вхожу в воду.
Крайне удрученный, он опустился на колени рядом с шезлонгом и положил обе ладони ей на руку.
— Но ведь это совсем не одно и то же, Мэри! Я не хочу купаться один! — Слезы заблестели на длинных золотистых ресницах, точно капельки воды на хрустале. — Пожалуйста, ну пожалуйста, не посылай меня в воду одного!
Она дотронулась до него и тут же быстро отдернула руку.
— Но у меня нет с собой купальника, Тим! Я бы не смогла выкупаться, даже если бы хотела.
Он энергично помотал головой, приходя в еще более сильное волнение.
— Тебе просто неприятно быть со мной, я тебе просто не нравлюсь! Ты всегда одеваешься так, словно собираешься в город, ты никогда не носишь шорты или брюки, не ходишь без чулок, как мама!
— Ох, Тим, ну что мне с тобой делать? То, что я всегда полностью одета, вовсе не означает, что мне неприятно быть с тобой! Просто я чувствую себя неловко, когда одета иначе, вот и все. Я не люблю ходить в шортах, или в брюках, или без чулок.
Но он не поверил и отвернулся.
— Если бы ты приятно проводила время, ты бы одевалась так, как одевается мама, когда приятно проводит время, — упорствовал он.
Последовало долгое молчание, знаменующее (хотя Мэри не сознавала этого) первое столкновение характеров. Наконец она вздохнула и отложила книжку.
— Хорошо, я схожу в дом, попробую найти что-нибудь подходящее. Только ты должен дать мне честное слово, что не станешь играть со мной шутки в реке, подныривать под меня или надолго исчезать под водой. Я не умею плавать, а значит, тебе придется все время присматривать за мной. Ты обещаешь?
Тим снова расплылся в счастливой улыбке.
— Обещаю, обещаю! Только давай поскорее, Мэри, пожалуйста, давай поскорее!
Несмотря на бурный протест всего своего существа, Мэри в конце концов надела чистый комплект хлопчатобумажного белого белья и серый полотняный халат, над которым она предварительно поработала ножницами, обрезав подол на уровне середины бедра, отпоров рукава и воротник и сделав неглубокий вырез, открывающий ключицы. Все получилось, разумеется, в высшей степени аккуратно, но у нее не оставалось времени обшить тесьмой или подрубить края ткани по линии отреза, и это обстоятельство привело ее в раздражение и испортило настроение.
Спускаясь к пляжу, Мэри — со своим выпуклым животом, бледными руками и ногами, без корсета и чулок — чувствовала себя совершенно голой. Мучительное чувство неловкости не имело никакого отношения к Тиму: просто она всегда ходила полностью одетой, даже когда проводила дни напролет в одиночестве.
Тим, который теперь, когда добился своего, воспринимал все некритически, радостно запрыгал при виде нее.
— Ой, так гораздо лучше, Мэри! Теперь мы оба можем искупаться! Пойдем, пойдем скорее!
Мэри ступила в воду, содрогаясь от отвращения. Брезгливая, как самые высокомерные кошки, она с трудом заставила себя зайти поглубже, испытывая острое желание повернуться и бегом броситься к своему удобному сухому шезлонгу. Исполненный сознания собственной значимости, как маленький мальчик, несущий единоличную ответственность за некое вверенное ему сокровище, Тим не позволил ей заходить в реку дальше чем по пояс. Он кружил вокруг нее назойливой мухой, встревоженный и смущенный. Но все без толку: он чувствовал, что купание не доставляет Мэри ни малейшего удовольствия, а она понимала, что отравляет бедняге радость. Поборов сильное отвращение, она наконец окунулась по шею, задохнувшись от холода и невольно рассмеявшись.
