Элейн Гудж - Нет худа без добра
– Вот, из «Конститьюшн», – произнес он так, словно речь шла о великом документе отцов-основателей, а не о ничтожной газетенке. – Здесь говорится, Делли, что твоя Грейс, которой мы так гордились и считали, что ее фигуре, отлитой из бронзы с надписью на постаменте, самое место в центре Джексон Парка, что твоя Грейс пишет книгу, би-о-графию, – добавил он назидательно, растягивая слово на три части. – О своем отце. О Юджине.
– Для меня это не новость, – прервала его Корделия.
Она знала о книге задолго до того, как Грейс приступила к работе над ней и написала первое слово, и даже волновалась за дочь, пока это… это… О, какая несправедливость, какая жестокость!
– Насколько я понял, в основном она отзывается об отце лестно, – продолжал он. – Но там есть кое-какой материал, который не может не беспокоить. Черт, я прямо скажу: Джин оказался замешанным в убийстве чернокожего. – Он низко опустил голову, пряча подбородок в многочисленных складках, спускающихся по шее. Бесцветные глаза скорбно поглядывали поверх золотого ободка очков. – Прости меня, Делли, но именно так тут и сказано.
– Я знаю, о чем там говорится, Дэн. – Она тут же пожалела, что не сдержала раздражительности. Ей показалось, что она слышит голос матери: "Настоящая леди в любых обстоятельствах вежлива и обладает хорошими манерами, даже в критической ситуации". – Я тоже получаю «Конститьюшн», которую доставляют к моему порогу. Хотя, если хочешь знать, с ее теперешним содержимым газетенку эту лучше доставлять прямо в корзину для мусора.
– Но все же…
– Я обсуждала это с Грейс и высказала все свои соображения по этому поводу, – произнесла Корделия уверенно, словно вырезая садовыми ножницами особенно колючий куст.
И хотя ее сердце в груди, опускаясь, заскользило, словно новые туфли по обледенелому тротуару, она все равно старалась сохранять хладнокровие, собрав всю свою волю в кулак. Нет, она не собирается позволить Дэну Киллиану, который однажды в оранжерее тискал ее грудь, увидеть, как она рассыпается на части. Вместо этого она снова вспомнила о звонке Грейс на прошлой неделе. Как возмутительно с ее стороны снова вытаскивать на всеобщее обозрение ту давнюю трагедию! И теперь газеты пытаются представить Джина кем-то вроде… убийцы. Или, в лучшем случае, лгуном.
О, да, она знала, что именно произошло в тот день. Джин сразу же все рассказал ей. А как же иначе? Они делились всем. Она одна знала, как он терзался все эти месяцы до самого конца, изводя себя сомнениями. Ну конечно, он рисковал собственной жизнью ради спасения жизни Маргарет!
Но если бы он сказал правду? Если его репутация оказалась бы под сомнением, его враги на Капитолийском холме ухватились бы за предлог расправиться с Законом о гражданских правах, которые он протаскивал через Конгресс. Пресса тоже, как стая шакалов, накинулась бы на него. А общественное мнение? В день выборов даже его верные сторонники дважды подумали бы, прежде чем поставить галочку в избирательном бюллетене напротив фамилии Джина.
Где, подумала Корделия, где сейчас оказалась бы эта страна, если бы Джин позволил этому произойти?
– Правда заключается в том, – продолжала она, пытаясь унять дрожь в голосе, – что Джин – самый лучший человек из тех, которых я когда-либо знала. – Она остановила недрогнувший пристальный взгляд на Дэне. – И я уверена, что Грейс одумается и все исправит.
– Ты хочешь сказать, что на самом деле Грейс не видела этого убийства, как здесь сказано?
– Я хочу сказать лишь то, что Грейс всегда отличалась склонностью к преувеличению. И в данном случае… Что ж, тогда ей только исполнилось девять лет. Я считаю, что это – фантазии перевозбужденного ребенка.
Корделия сжала руки на коленях, почувствовав, как ее бросило в жар. Часто и неровно застучало в груди сердце.
Ей хотелось закричать на Дэна, заставить его прямо сказать все, что он собирался. Но когда наконец он заговорил, ей страстно захотелось выбежать из комнаты и с треском захлопнуть за собой дверь.
– Ну что ж, Делли, хотелось бы верить, что все закончится благополучно, но все гораздо сложнее. – По крайней мере, ему хватает приличия выглядеть пристыженным, подумала она. Дэн поднял свое массивное тело из кресла и Корделия остро почувствовала свою миниатюрность, которую многие – она знала это – часто по ошибке принимали за слабость. – Я позвонил этому репортеру в Атланте, и он сказал, что получил эти сведения из надежного источника. Но дело не только в этом. Телеграфные агентства подхватили эту новость. Не позднее завтрашнего дня вся страна за завтраком будет сплетничать об этом. Стрельба… Делли, ты знаешь, как я относился к Джину. Он был прекрасным человеком, великим человеком. Но этот выстрел…
– Дэн Киллиан, если бы я не знала тебя так хорошо, то могла бы подумать, что ты веришь в этот злобный наговор! – закричала Корделия, не в состоянии больше сдерживать растущую в ней неистовую ярость.
– Конечно, нет, конечно, я не верю.
Нащупав в заднем кармане носовой платок и промокая им блестящий от пота лоб, Дэн обогнул стол и принялся вышагивать вдоль ряда полок, на которых красовалось с полдюжины трофеев этого дурацкого гольф-клуба. Их называли то ли «Рубаки», то ли еще как. И ему это подходило. Ибо то, что она сейчас испытывала, можно сравнить только с тем, как если бы ее рубили, разрезая ее мечты на кусочки.
– Делли, все из-за того, в какие времена мы живем. Чертовски мерзкие времена! Да ведь я нанял на свою фабрику более восьмисот человек, и больше трех четвертей из них составляют черные или коричневые. У нас есть эффективные группы поддержки. "Национальная ассоциация содействия равноправию цветного населения", как ты их называешь, и они создают неприятности везде, где только можно. Ты знаешь, я здравомыслящий и справедливый человек… Но как они отреагируют, если узнают: текстильная ассоциация Киллиан жертвует почти миллион долларов на мемориал сенатора, который замешан каким-то образом, пусть даже и случайно, в убийстве чернокожего?
Корделия подумала: а как бы он поступил на месте Джина? Ответ был ясен. Дэн слыл трусом. Она снова задала себе вопрос, который задавала до этого много раз: что могло произойти, если бы Джин не кинулся спасать Маргарет в тот день? Могла ли Маргарет, или даже ее маленькая дочка, оказаться раненой или – что еще хуже – убитой? Нед Эмори, как ей стало известно после его смерти, отличался неустойчивым характером и жестокостью. Он непрестанно обвинял жену в поступках, которых она никогда не совершала, в том числе и в шашнях с мужчинами. Милую, простую, благоразумную Маргарет!
Корделия заставила себя заговорить голосом кротким и сладким, которым она пользовалась в тех случаях, когда хотела скрыть эмоции, грозящие вырваться наружу.
