Unknown - Когда птицы молчат (СИ)
Город встречает нас легкой дымкой. Старые трамвай скользят по рельсам, огромные рекламные щиты не дают рассмотреть череду тополей вдоль широкой дороги. Движение становится более интенсивным по мере того, как мы приближаемся к центру. Ира сжимает мою руку и продолжает думать о чем-то своем.
В конце концов, мы сворачиваем к больничному комплексу. Она показывает мне, как проехать к окноотделению. Мы достигли пункта назначения.
Внутри ничего не дрогнуло. Все давно окостенело, а как известно, зажившие раны не причиняют боли.
Ира подходит в регистратуре и приветливо здоровается с медсестрой. Ее здесь знают и любят, это видно сразу. На душе теплеет. Какая же она у меня умница. У меня! Я внутренне улыбаюсь.
По чистым, почти стерильным коридорам мы идем недолго. Двери в палату открываются, и я вижу ее.
Эффектная, надменная в своей красоте женщина из моих воспоминаний превратилась в старуху, выглядевшую миниатюрной на огромной кровати с регулируемой спинкой. Она спит. Я имею возможность рассмотреть ее и не быть застигнутым за этим занятием.
Она сильно похудела. Ее руки над белым покрывалом напоминают птичьи лапки – тонкие, хрупкие, костлявые. На лице нет косметики, даже естественное ее украшения- роскошные черные волосы, доставшиеся мне по наследству – не обрамляют маленькую голову, повязанную косынкой. Кожа пожелтела, приобрела какой-то восковой оттенок. И на мгновение мне показалось, что она уже мертва. Внутри все неприятно сжалось и задергалось. Отчего бы это?
Она всегда была мне чужой. Не хотела остаться со мной в детстве, не особо интересовалась моими достижениями в юности. Но иметь взрослого и успешного сына довольно выгодно.
Стоп. К чему все эти обиды? Если она мне безразлична, то мне должно быть все равно. Но до сих под подергивается что-то в глубине груди, неприятно тянет и не отпускает. Корни этого ощущения уходят за грани моего понимания.
У нее острые скулы, под которыми образовались две темные впадины. Губы утратили былую пухлость и привлекательность. Она стала жалкой, но жалеть ее я нисколько не хочу.
В палате просторно, не пахнет ни медикаментами, ни больной плотью – запах, который я терпеть не могу. Еще в школе я дружил с парнем. Его мама болела какой-то страшной формой рака. В 43 года она уже слегла. И когда мы приходили к нему домой, я постоянно чувствовал запах стареющей, увядающей кожи, разъедаемых опухолью мышц, смрадное дыхание поврежденных клеток, выпускающих отравленные газы. Меня мутило каждый раз, когда мы проходили мимо ее комнаты, двери в которую всегда были широко открыты.
Ира держит меня за руку. Я ощущаю ее теплую маленькую ладошку в своей руке. Физический контакт дает мне уверенность в том, что я не дрогну, когда мать заговорит со мной.
Словно почувствовав мои мысли, ее веки затрепетали и приоткрылись. Наира проснулась.
Сначала я решил, что она не узнала меня. Она не села на постели, не подалась вперед, чтобы рассмотреть меня, никак не показала, что поняла, кто перед ней. Но она изучала взглядом меня, а не Иру. Смотрит, не моргая, не отрываясь. Под этим взглядом мне становится неуютно.
Ира подходит к ней и здоровается легко и непринужденно.
Добрый день, Наира. Как вы себя чувствуете?
Неплохо, как и должна себя чувствовать женщина в моем возрасте, - она, наконец, переводит взгляд на Иру, и я испытываю облегчение.
Сегодня со мной согласился приехать Сергей.
Ваша заслуга?
Его решение, - мягко отвечает Ира.
Ее заслуга, - уточняю я.
Наира опять смотрит на меня. Я не привык к ней, не умею читать по лицу, глазам или мимике. Мне кажется, что мое появление ее не тронуло, вообще не вызвало никаких эмоций. Разве что интерес.
Может быть, не так уж ей и важно получить мое прощение? Тогда зачем она хотела встретиться со мной?
Я рада тебя видеть. Спасибо, что пришел.
Пожалуйста.
Если тебе будет проще оправдать свой визит, думай, что это последняя дань умирающему человеку, - ее голос на удивление спокоен.
Я не ищу оправданий. Мне они не нужны.
Думаешь, мне нужны? Ты сильно ошибаешься. Я тоже больше не ищу оправданий своим поступкам. Я поняла, чего они мне стоили, а знание – самое страшное наказание.
Тогда к чему эта встреча?
Хотела проститься. Даже такие, как я, имеют право сказать последнее «прощай».
Не «прости»?
Я бы могла попытаться, но мне кажется, что тебя только разозлят мои попытки извиниться за то, что сложно не только простить, но и понять.
Я молчу. Наверное, она права. Но как же меня бесит ее самоуверенность, ее спокойствие. Может, мне было бы легче, если бы она рыдала, умоляла на коленях забыть прошлое?
Ты стал хорошим человеком, Сергей. Без моей помощи. Это заслуга не только твоего отца, но и твоя тоже. Может, даже лучше, что я не была рядом, пока ты рос, пока становился из мальчика парнем, из парня превращался в мужчину. Что могла дать тебе глупая и взбалмошная мать? Ничего, кроме расстройств.
Наверное, ты права. – Так ли это?
Я не смогла сразу понять, что к чему. И моя мать тоже не научила бы меня, как поступить в моей ситуации. Хорошо, что твой отец не разрешил мне забрать тебя с собой. Две взбалмошные глупые курицы хуже, чем одна.
Да, я рад, что остался с ним.
Он любил тебя, как умел. Может, и был слишком строг – а я переживала по этому поводу – зато любил тебя с самой первой минуты и мог показать это, чего не скажешь обо мне. Слишком поздно во мне проснулся инстинкт, который подсказал, как быть матерью.
И когда же он в тебе проснулся?
Когда ты отвернулся от меня.
Я знал, о каком моменте она говорит. Я тогда был рад, что мы с ней непохожи. Я сказал ей об этом. Но как же я потом плакал, когда убежал в свою комнату. Мне было стыдно, потому что я считал себя уже достаточно взрослым, чтобы не тосковать по маме, которой я не нужен. И презирал себя за те горячие, жгучие слезы.
Что ж, некоторые люди сначала должны потерять, прежде чем осознают ценность того, что у них было.
Ты прав, Сережа. Я все поняла. И теряла я гораздо чаще, чем ты думаешь. Моя материнская любовь была испытана до самого предела, я заплатила за ошибки, совершенные с тобой, болью о другом сыне.
Ты опять родила? – я повержен в шок. У меня аж дыхание перехватило от этой новости.
Нет. Я усыновила ребенка. Маленького больного мальчика. В его лице я любила вас обоих. Когда укладывала его спать, представляла, что и тебя укладываю тоже. Когда пела ему колыбельные во время болезни и приступов, представляла, что и ты слышишь мелодию и негромкие слова. Я плохо пою.
![Ульяна Соболева - Пусть меня осудят...[СИ]](/uploads/posts/books/124/124.jpg)